"Николай Шмелев. Пашков дом" - читать интересную книгу автора

годах.
Она была отменно вежлива с ним, говорила ему "вы", даже зачем-то
спросила его отчество, усадила за стол, поила чаем с вареньем и,
по-видимому, была искренне рада, когда он похвалил какое-то удивительно
вкусное печенье, так и таявшее во рту, которое, как оказалось, она испекла
сама, говорила с ним о книгах, расспросила его о семье, приглашала приходить
еще... И все-таки и в тоне ее, и в том, как она смотрела на него, и даже в
том, как она была внимательна за столом - передаст чашку или блюдечко с
вареньем и смотрит, что он будет делать с ними дальше, - ему сразу же
почудилась та же самая благожелательная снисходительность, которую он так
болезненно переживал, когда чувствовал ее в отношении Лели к нему... Как,
почему он так решил - теперь уже, конечно, не скажешь, но, помнится, он
тогда ушел с твердым убеждением, что тетка оценила его весьма невысоко. Он
так и видел, как, закрыв за ним дверь, она опять грузно опустилась в свое
кресло, опять взяла книгу, но не раскрыла ее, а положила на колени и на
минуту задумалась, и потом, вздохнув и не поворачивая головы, через плечо,
сказала Леле, прибиравшей в этот момент со стола, сказала тихим, скучным
голосом, как про факт, который сам по себе был так мелок, что вообще-то и не
стоило про него говорить:
- Нет, Леля, не то... Как знаешь, но, по-моему, не пара... Я имею в
виду, конечно, тебе...
Спустя недели две или три после этого визита, в субботний вечер, они с
Лелей, сдав книги, вышли на улицу, как всегда, вместе: она была в легком
светлом платье и в туфельках на каблучках, помнится, он еще подшучивал над
ней, что до дома ей в них ни за что не дойти - придется ему ее нести.
Сгущались майские сумерки, фонари еще не зажигали, но в домах напротив уже
горел свет, мостовая была только что полита, пахло свежестью, тротуары и
дома, прогретые за день солнцем, дышали теплом, особенно ощутимым после
мраморной лестницы и толстых стен библиотеки, где всегда было прохладно
после того, как переставали топить. Знаменка была пуста. Впрочем, не совсем:
чуть в стороне, прислонившись спиной к водосточной трубе, стоял человек в
военной форме и смотрел на них - судя по погонам, это был курсант какого-то
военного училища, или, как тогда говорили, "спец". Что-то в этом курсанте
сразу насторожило его: может быть, потому, что Леля вдруг, прямо у дверей,
прижалась к нему и повисла на его локте так, как еще ни разу не висела до
сих пор, - будто ноги ее сразу стали ватными и не могли идти. Они успели
сделать только несколько шагов, как курсант отделился от стены и подошел к
ним: он был строен, подтянут, на груди его поблескивали какие-то спортивные
значки, взгляд, однако, был тяжел и неприятен - сколько уже прошло времени,
а он и сейчас еще ему помнится, этот взгляд...
- Добрый вечер... Леля, я могу вас попросить на минуточку? Два слова...
О чем они говорили - он не слышал, и говорили они вроде бы недолго и
даже не очень оживленно, но после этого к нему подошла иная Леля -
притихшая, неуверенная, прячущая от него глаза:
- Саша, не надо меня сегодня провожать. Сегодня я не могу. Я тебе
завтра позвоню...
Но она не позвонила ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю - она
позвонила лишь через три, нет, если быть точным, то почти через четыре года,
когда он уже кончал третий курс. Сам он тоже не звонил, хотя, признаться, не
раз набирал ее номер, но только до последней цифры - ее, эту последнюю