"Иван Шмелев. Пути небесные (часть 2)" - читать интересную книгу автора

тут, а ей это необходимо, она очень была больна". Вы были сильно больны?..
- Да, раньше. Хотелось тишины, уюта... потому и зовем Уютово.
- А было Ютово! Как удивительно!.. И продали вам. Мама тоже очень
любила тишину. Так им было легче расставаться. Кузюмов через других
пробовал, но Матвевна как-то узнавала. Боялась: "Ну-ка темный гнездышко
схватит наше!" И вот Господь послал нам вас. Олюшенькина душа теперь
спокойна.
Даринька пошла в Уютово, стараясь удержать мир в душе, гоня тревожащие
мысли, не сознавая их. Что-то неопределимо смутное осталось от рассказов
Нади, и это смутное мешалось со светом тихим от лучезарной всенощной.
На "Фаворе" она остановилась, полюбовалась на розовую от заката
церковь. Повернулась к Уютову и увидала над ним, на закатном небе, розовых
голубей, кружившихся в блеске над усадьбой. Сказала, радуясь:
- И белые голубки у нас... как все чудесно!..
Пошла, в мире, и в сердце ее пело- Аллилуйа.

XVIII


ЖИЗНЬ ЖИТЕЛЬСТВУЕТ


Виктор Алексеевич благостно вспоминал о первой поре в Уютове,
безмятежно-светлой.
Он радовался, что смущавшие Дариньку "знамения", мешавшие вполне
отдаться жизни, кончились. Она стала живей, свободней, земней. Это делало ее
доступней. Настала жизнь, то, что называется - "жизнь жительствует", где-то
удачно сказано, помнилось. Эта "живая жизнь" открывалась ему в Уютове
впервые, в хозяйственных даже мелочах. Он охотно выслушивал советы Матвевны
прикупить смежную рощу, которую можно почистить, будет дров года на три, и
усадебка округлится; говорил с Карпом о лошадях, о починке экипажей, о
поросятах. И было ему приятно, что Даринька участвовала в этих разговорах,
понимала все лучше его, и Матвевна с Карпом соглашались с ней. Виктор
Алексеевич переживал хозяйственный захват, ему как бы открылось,- прочел
недавно "Анну Каренину", перевоплощался в Левина,- что труд "на земле",
жизнь "от земли" - самая здоровая и чистая, самая даже красивая. Как хорошо,
что купили Уютово! Он высказывал свое Дариньке. Она говорила:
- Будет еще лучше, ты увидишь.
Что же могло быть "еще лучше"? Время шло, и он чувствовал, что теперь
было "еще лучше". В Москве ему казалось, что в захолустье никакой жизни нет,
все изо дня в день, ни интересных лекций, ни концертов, ни обедов в
"Эрмитаже" с Даринькой: он хотел привить ей вкус к жизни и развлечениям и
сам увлекся. А теперь, в захолустье, открывались радости, на рассеянный
взгляд едва приметные, но, если вдуматься, полные глубокого смысла,- радости
бытия. Ему приоткрывалась не уловимая тугим ухом симфония великого
оркестра - Жизни. Он спрашивал себя, почему же раньше ее не слышал, почему
бывало скучно, почему ему слышался только шум?..
Эта симфония открылась ему с первых же дней в Уютове. Он услышал, как
одухотворенно поет соловей, "высказывает себя". Почувствовал, как каждый
цветок дышит своим дыханьем, единственным, не сравнимым ни с чем другим: