"Иван Шмелев. Пути небесные (часть 1)" - читать интересную книгу автора

Он предложил им чаю, но матушка Агния скромно отказалась:
"Мы к вам, сударь, уж попимши чайку поехали... а хозяюшки-то у вас
нету, одни живете? Что ж нам беспокоиться. Простите, уж мы пойдем. Так вы
нас обласкали, уж так приветили... и сиротка моя первого такого человека
увидала, молимся за вас, батюшка. А она теперь уже первый голосок на
крылосе, не нахвалится матушка Руфина, всякие ей поблажки. Узнала,
благодарить мы едем, двадцать копеечек из своих на извозчика нам дала, как
же-с. А уж такая-то бережливая... да и то сказать, какие у нас доходишки,
чего сработаешь одеялами, вот стегаем, а то все добрые люди жалуют. Обитель
у нас необщежительная, а все сам себе припасай. А меня ноги поотпустили,
фершалиха наша из обеих натек повыпустила-облегчила, а то бы и службы
великие не выстояла. Вот мы и добрались до вашей милости..."
Она еще долго тараторила. Он все-таки упросил ее присесть и выкушать
хоть полрюмочки мадерцы. Она все отказывалась и благодарила, но все-таки
присела и выпила мадерцы, хоть и не надо бы. Пригубила и черничка, опустив
долгие темные ресницы, и облизнулась совсем по-детски. Он стал настаивать,
чтобы она выпила все, до донышка. Она, в смущении, покорилась, щеки ее
порозовели, на глазах проступили слезы. Сидела молча и робко оглядывала
стены и на них синие, непонятные ей листы. Потом стала смотреть в окошко, на
еще жиденькую сирень.
"Сине-льки-то у вас что бу-удет! - радовалась матушка Агния.- Да что же
это мы, Дашенька... так и не похристосовались с господином, а он нам...
Яичко ваше под образа повесила, под лампадку, молюсь - и вспомню... А
сероглазая-то моя сердечко ваше, и крестик, и цепочку - все на себе носит,
на шейку себе повесила, покажь-ка милому барину..."
И сама вытянула из-за ворота Дашеньки цепочку и навески, Дашенька
сидела как изваяние, опустив глаза, словно и не о ней речь. Не подымая
ресниц, заправила цепочку. А старушка все тараторила:
"Как же, как же.,, писанки с нами, в плечико поцелуем хоть..." И она
вынула из глубокого карма на розоватые писанки с выцарапанными добела
крестами и буковками "X. В.".
Он принял писанки, приложился к виску матушки Агнии, а она поцеловала
его в плечико. Потом, обняв Дашеньку глазами, он взял сомлевшую ее руку и,
заглянув в убегающие глаза, трижды крепко поцеловал ее в податливый детский
рот. Она шатнулась, и невидящие глаза ее наполнились вдруг слезами.
"Обычай святой, Господний..." - умилилась матушка Агния, не замечавшая
ничего.
Он проводил их, заперев парадное,и высунулся в окно. Дашенька вела
матушку Агнию, и он ждал, не оглянется ли она. Она не оглянулась. И когда
они доплелись до поворота переулка, он вспомнил, что не дал им денег на
извозчика, а у них, пожалуй, и на извозчика нет.
- Вел я себя, как щелкопер,- рассказывал Виктор Алексеевич.- Эти
поцелуи я и до сего дня помню. И все вранье, и любованье ее смущением и
целомудрием. Пришли, чистые обе, принесли святое, а я... смаковал в
мечтах... И осталось это во мне, греховное, до конца, до самого страшного...
Это "самое страшное" пришло скоро и неожиданно,- "как вихрем налетело".
Виктор Алексеевич крепко помнил тот майский день - "неделю о слепом",- "ибо
я именно был с л е п о й!" - неделю шестую но Пасхе, воскресение.
С "христосования" он так и не заходил в Страстной. Пришлось поехать в
командировку, случилось где-то крушение, и надо было принимать разные