"Иван Шмелев. Пути небесные (часть 1)" - читать интересную книгу автора

личико под куколем. В блужданиях, ставших теперь обычными, средоточием
оставался монастырь. Виктор Алексеевич, "как одержимый, в дрожи", приходил
слушать пение, разглядывал миловидных клирошанок, но е е не видел ни разу.
Были из них красивые, и все были затаенно-
скромны. "Из приличия", он давал на свечи и даже снискал благоволение
старушки-свещницы, которая уважительно ему кланялась и всегда спрашивала:
"Кому поставить накажете-с?" Но за три месяца так и не решался спросить у
нее, здесь ли послушница Даша Королева.
- Я кружился у монастыря,- рассказывал Виктор Алексеевич,- как
лермонтовский Демон, и посмеивался- язвил себя. И чем больше кружил, тем
больше разжигался. Тут столкнулись и наваждение и... как привождение. Меня в
е л о. Иначе нельзя и объяснить, что со мной случилось. И вот когда я
почувствовал, что так дальше не может продолжаться,- я отказался от перевода
в Орел с значительным продвижением по службе, стал запускать работу, и нервы
мои расстроились невероятно,- я, наконец, решился.
В душный июльский вечер, когда даже на бульварах нечем было дышать, он
вдруг почувствовал мучительную тоску, такую же безысходную, как в памятную
мартовскую ночь, когда с облегчением думал о "кристаллике". Это случилось на
бульваре. Он пошел обычной дорогой - к монастырю. Было часов шесть, ворот
еще не запирали. Совсем не думая, что из этого может выйти, он спросил
сидевшую, как всегда, у столика с оловянной тарелочкой пожилую монахиню,
можно ли ему повидать "матушку А-гнию". Старушка приветливой да же с
поклоном сказала, что сейчас вызовет привратную белицу, она и проводит к
матушке. И позвонила в сторожевой. Этот "зовущий" колокол отозвался в сердце
Виктора Алексеевича звоном "пугающим и важным: "Н а ч а л о с ь",- так и
подумал он. А старушка допрашивала, не родственничек ли будет матушке Агнии:
"Она у нас из хорошего звания, дочка 2-й гильдии московского купца была, из
Таганки... пряниками торговали". Привратная белица повела его в дальний
корпус, мимо густо-пахучих цветников, полных петуний и резеды; белицы, во
всем белом, их поливали молча.
В глубокой, благостной тишине, в запахе цветов, показавшемся ему
целомудренным и благодатным, в робких и затаенных взглядах из-под напущенных
на глаза белых платков трудившихся над цветами белиц, в шорохе поливавших
струек, в верезге ласточек, в дремлющих на скамьях старушках - во всем
почувствовался ему "мир иной". Тут впервые он ощутил неуловимо бегло, что
"эта жизнь имеет право на бытие", что она "чувствует и поет молчанием".
- Я ощутил вдруг, боясь и стыдясь додумывать,- рассказывал Виктор
Алексеевич,- что все эти девушки и старухи в ы ш е меня и чище, глубже...
что я забрался сюда, как враг. Я тогда в самом деле почувствовал себя т е м
н ы м... нечистым себя почувствовал. Я старался прятать глаза, словно
боялся, что эти,
ч и с т ы е, все узнают и крестом преградят дорогу. Но при этом было во
мне и поджигающее, "бесовское", что вот, мол, я, демон-искуситель, п е р е с
т у п л ю! Некое романтичное ухарство. И-присутствие с и л ы, которая ведет
меня, и я бессилен сопротивляться ей.
"Переступал", а ноги дрожали и слабели. Он кланялся вежливо особенно
почтенным старицам, недвижно сидевшим с клюшками. Властный голос спросил
белицу: "Не к матери ли Ираиде?"- и белица ответила, склонившись: "К матушке
Агнии, сродственник". Вот уж и ложь: но -"началось", и теперь будет
продолжаться, В прохладном каменном коридоре белица тихо постучала, пропела