"Иван Шмелев. Росстани" - читать интересную книгу автора

с черникой и гонобобелем. Показывая вздутые животы с завернутыми пупками,
самая мелкота несла в подолах рубах зеленый горох: матери подсылали. И
многих знал теперь Данила Степаныч - новую Ключевую.
Праздничными были для него воскресенья, когда приезжала "гусынюшка" с
Пашей и Любой, Так называл он невестку Ольгу Ивановну. Взял ее Николай
Данилыч из московской семьи богатого булочника, и она принесла за собой
пятьдесят тысяч. В молодости была тонка, как тростинка, с голубыми
задумчивыми глазами, а теперь раздобрела и лечилась от полноты. Начала
рожать каждый год, родила троих, а потом заполнела и перестала. Все вышли
хорошей породы, освеженной деревенской крови, рослые, светловолосые,
широкие, с крепким румянцем и ласковыми глазами. У всех были хорошие груди,
и когда смеялись Паша и Люба, в груди у них звенело, как хрустали. Все были
очень похожи, только у Паши нос был в Лаврухиных, покойный и добрый, а у
Любы с горбинкой - в булочников.
Только редко приезжала "гусынюшка" - кружило ее на автомобиле, а ехать
со станции двадцать верст лошадьми - трясет. Зато когда приезжали, был
праздник. Тогда Паша и Люба брали Данилу Степаныча под руки и водили по
садику, показывались с ним на деревне, как два ангельчика - так и называл
их, - щекотали пушистыми волосами щеки и так хорошо говорили - дедуся:
осталось это у них с детства. И шло на него от них тихими радостями
недавнего и настоящего. И жаловался, что не торопятся выйти замуж. Все
спрашивал любимицу Пашу:
- Что, гренадерша, все не плачет подушка-то, а?
- Не плачет еще... - смеялась Паша и баловливо таращила на него глаза.
- От вас дождешься!
И грустно провожал их с корзинами, кузовками и букетами. Стоял и
смотрел в темный конец деревни, к ельнику, а Санечка осторожно трогала за
рукав и говорила:
- Дедушка, вам вредно... роса...

IX

Ездил Данила Степаныч к обедне - иногда в монастырь, иногда в скит,
поближе. Приходило на мысль - а не уйти ли в скит? А потом раздумывал: что
больному-то идти: и так как в скиту живет.
Узнал как-то от Семена Мороза и удивился, что Серега Калюгин, хромой,
уже давно живет в здешнем скиту, лет тридцать, как принял постриг, и теперь
имя ему отец СысоЙ, и вышел он в схимонахи. Не верилось: Серега Калюгин -
схимонах! Драчливей его не было во всей округе. Пробили ему голову "на
стенке" с шаловскими, повредили ногу. А теперь схимонах! И не только
схимонах, а принял великое послушание и теперь второй год молчит. А какой
ругатель-то был отчаянный!
Нарочно поехал в скит, попросил показать ему Сысоя. Увидал сухонького,
хроменького старичка в схиме - колпаком. Сидел у него в келейке, спрашивал:
- Как же это ты так... дошел?
Молчал отец Сысой, смотрел ласково и покойно из-под колпака с крестом и
костями, жевал серыми губами. Чуть только и мог разобрать Данила Степаныч по
широким вывернутым ноздрям - остались они, - что это действительно Серега
Калюгин: смотрели они парой темных дырок на восковом носу в тронутых тленом
щеках. Только и говорил отец Сысой, кланяясь: