"Иван Шмелев. Росстани" - читать интересную книгу автора

И не скучно было Даниле Степанычу. По воскресеньям приезжал на
автомобиле Николай Данилыч - иногда с семьей, а то один с доктором.
В урочный час Данила Степаныч поджидал у садика, на скамеечке,
посматривал к ельнику, откуда приезжали: не услышит ли знакомого гудка. Миша
и Санечка издалека еще признавали торкающий шум машины, кричали, что едет
дядя. А Данила Степаныч не слыхал.
- Так, может... елки шумят...
А потом видел, что и ребятишки бегут за деревню, - значит, едет. И сам
начинал слышать веселые вскрики хрипучего гудка: едет. И уже слева, близко,
из Медвежьего врага начинало стучать на лесной стене и гудеть. Выкатывала из
ельника красная машина, мягко катила спуском, по травяной дороге, в лае
наскакивающих собачонок. Были видны широкие плечи в чесуче - Николя! -
красный зонтик невестки, голубой шарфик Паши и плотно, как в кресле,
сидящего шофера Попова, в гороховом балахоне и кепке, знающего свое дело.
Что им полсотни верст! Два часа. Мягко подкатывали развалкой, Попов, не
ворочая головы, подымал кепку, а Миша трубил-трубил, и в овраге трубило.
Какие все рослые!
- Все в Москве слава Богу! Торговали хорошо... стройка идет...
Вечером уезжали, и опять Данила Степаныч слушал, как глохнет гудок и
тает приятно-трескучий шум.
Приезжал иногда с Николаем Данилычем и доктор Цветков, и каждое
воскресенье - а последнее время и по будням - шумно подкатывал на мотоцикле
любимец внук, Сережа, студент коммерческого института, веселый здоровяк, с
золотыми кружочками на плечах. Несла ему Софьюшка тряпку, помогала вытирать
пыль с машинки. И когда сидели они рядом, Сережа и Данила Степаныч, один - с
пушистым румянцем и упруго завившейся русой прядкой на лбу, а другой -
одутловатый и желтый, с белыми, еще не сдающимися прядями на висках, видно
было, что это родные. Были похожи широкие открытые лбы и носы луковицами -
добрые русские носы. А срединою между ними был Николай Данилыч, покрупней и
пошире Сережи, уже седеющий чуть-чуть по вискам, с медным от загара лицом и
волосатыми руками сильного, делового человека.
Доктор был "свой" - вылечил Николая Данилыча от тифа, - и поговаривали,
что, может, и совсем своим человеком будет: нравился он старшей внучке Любе.
Был под стать семье, такой же здоровяк, только порядком лысый с чего-то,
ходил щеголевато, во всем цветном и мягком, с цветочком ромашки или
колокольчика за кармашком.
Сейчас же садились за пирог, и доктор с будущим тестем пили
черносмородиновую листовку.
- А лихо у вас! - хвалил доктор. - Пейзаж, и всякая штука... Уж заведу
я себе как-нибудь на днях такую-эдакую... виллу!
- Коровин что-то тянет... не платит... - похмуриваясь, говорил Николай
Данилыч. - Вчера поставку заключил с Полянкиным... полтора миллиона
кирпичу...
- У-у... что, много? - опасливо спрашивал Данила Степаныч.
- Не много, а... мало! По двадцать семь взял, а сегодня звонили от
Шмурыгина - тридцать два, ни копейки меньше. А надо мне до двух. Рвут - на
осень вся выработка запродана...
И когда ел пирог, и когда чокался с доктором, бежали по крепкому
медному лицу дела, дела. А доктор смеялся, что Попов так и просидит до
вечера в автомобиле. Посылали ему пирога на тарелке и стакан красного.