"Андрей Валентинович Шмалько. Флегетон " - читать интересную книгу автора

заменить меня на пулемете. Нижних чинов я к пулеметам не подпускал. На
всякий случай
Эта недурная диспозиция сохранялась еще сутки и, в общем-то, оправдала
себя. Красные, имея преимущество где-то один к четырем, атаковали почти
непрерывно, очевидно, тоже меняясь. Но они были в чистом поле, морозец все
крепчал, а я мог все-таки греть своих людей, и даже давать им поспать
часок-другой. Не сон, конечно, но все же лучше, чем под ветром на
таврическом черноземе, Еще год назад можно было ожидать, что краснопузые не
выдержат, соберут митинг и, перестреляв командиров, отправятся делать
мировую революцию куда-нибудь южнее. Но эти выдержали, а затем подкатила
артиллерия, и вот тогда морозец начал продирать уже не их, а нас.
Их главный чухонец рассудил трезво и начал гвоздить не только
передовую, как поступил бы дилетант, но открыл навесной огонь в глубину.
Город - если Токмак все-таки город, в чем я продолжаю сомневаться - ему было
не жалко, равно как и его почтенных обывателей, которые по простоте душевной
в эти часы, наверное, уже готовили красные флаги. Впрочем, на его месте я
поступил бы так же. Да, научились они воевать. Видать, и мы помогли немного.
Так сказать, вариант с Петром Алексеевичем и шведами. Ну еще бы! Помнится,
кумир моих уважаемых родителей господин Чехов писал что-то о зайце и
спичках. А господа красные, к величайшему сожалению, не зайцы. И, как
выяснилось, учиться умеют.
Когда вокруг начало все гореть, кое-кто из нижних чинов, особенно
которые из бывших пленных, стали подаваться в тыл, тем более, сгущались
сумерки. Конечно, жить хочется всем, в том числе и бывшей красной сволочи.
Двоих я уложил на месте лично, на флангах господа офицеры тоже навели
порядок, но артиллерия лупила всю ночь, и к утру в моей роте нижних чинов
заметно поубавилось. Впрочем, у штабс-капитана Дьякова было не лучше. Мы
всегда выступали против этого странного порядка - посылать пленных на
передовую. Когда мы были у Чернецова, когда шли с Лавром Георгиевичем, и
потом, на Кубани и в Донбассе в нашем отряде таких проблем не возникало.
Можно было не бояться, что выстрелят в спину или драпанут в самый разгар
боя. Но нас, сорокинцев, становилось все меньше, и к нам стали присылать
этих самых, которые... Во искупление, так сказать... Припоминаю спор с
подполковником Сорокиным еще перед Волновахой: он все разводил руками и
жаловался на командование корпуса. Впрочем, теперь я понимаю, что мы зря
горячились. Тех, кто уходил в декабре 17-го, уже не воскресить, а
мобилизованные еще хуже бывших пленных. Те хоть чеки боятся.
Удивительно, что за всю эту страшную ночь мы не потеряли ни одного
офицера, и когда на рассвете красная чухна пошла на приступ, мои пулеметы
вновь сыграли дробь. На том, однако, наше везение и кончилось. Чухна
поначалу откатилась, облизнулась, а затем сделала то, что сделал бы и я
сам, - выкатила пушки на прямую наводку. Ну а наши пулеметные точки особо
искать не приходилось - бой шел уже третий день.
Прапорщика Новикова уложило почти сразу: ему снесло полчерепа осколком,
и вопрос о медицинской помощи даже не возникал. Мы оттащили его в сторону,
накрыли тем, что осталось от его шинели и кто-то, по-моему, поручик Голуб,
успел в передышке перед следующей атакой прочесть заупокойную молитву. По
чести говоря, молитву должен был читать поручик Успенский, все-таки он
поповский сын, но он как раз сменил прапорщика Новикова у пулемета.
Сеня Новиков воевал с нами с весны 19-го. Он был родом откуда-то из-под