"Андрей Валентинович Шмалько. Флегетон " - читать интересную книгу автора

или китайцы, мы попросту перебрасывали на грузовиках все, что у нас было, и
давили огнем. За остальной фронт можно было не волноваться: краснопузые
дисциплинированно ждали, когда мы прогрызем оборону, а потом уже совместно
бежали. Вот бегали они хорошо, не спорю. Так мы их гнали почти до Тулы. А
как качнулся маятник обратно и головорезов Андрюшки Шкуро шуганули от Орла,
то красных, считай, подменили. Тут уж в психическую со стеком не пойдешь.
Тут дай Бог пулеметами отбиться. Не те стали красные.
Чудес тут, собственно, нет, просто господин Бронштейн начал что-то
соображать, и часть офицеров направил не в подвалы Лубянки, а прямиком в
кристально-классовую Рачью и Собачью Красную Армию. Говорят, к каждому
офицеру там был приставлен еврейчик, чтоб следить за, так сказать,
благонадежностью и в случае чего стрелять на месте. И правильно. А то думали
отсидеться, гуталинчиком приторговывая. Тогда, в декабре 17-го, в Ростове из
офицеров можно было сформировать корпус полного состава. А сколько ушло с
Лавром Георгиевичем? Так что нечего их жалеть. Мы, во всяком случае, бывших
офицеров в плен не брали. И ежели, не дай Господь, конечно, придется
возвращаться и все начинать по новому кругу, то и брать не будем. В конце
концов, господа пролетарии дерутся за свой классовый рай с бесплатной
селедкой, а эти, которые бывшие, за что? За хлебное и прочее довольствие? Ну
и пусть не жалуются...
Но тогда, под Токмаком, нас обложили по всем правилам. Грамотно
обложили и стали выкуривать. Первый день еще можно было держаться: патронов
хватало, да и у красных не было артиллерии. Но даже и без артиллерии прижали
они нас крепко, головы поднять не давали, а к вечеру на горизонте, словно
призраки из нашего недавнего прошлого, появились пулеметные тачанки. Тут
началось нечто вроде легкой паники, кто-то первым брякнул "Упырь", и всем
стало не по себе.
Этот кто-то был, по-моему, все тот же штабс-капитан Дьяков. Я тогда
бежал в наш, с позволения сказать, штаб, то есть в более-менее протопленную
хату, где находился подполковник Сорокин и куда мы стаскивали раненых.
Подполковнику Сорокину уже тогда было худо, он все время кашлял, но держался
молодцом и командовал дельно. Туда же, к подполковнику Сорокину, заскочил и
штабс-капитан Дьяков. Он, помнится, попросил последний пулеметный расчет,
естественно, его получил и, уже прикуривая, брякнул об Упыре. Храбрый он
офицер, и воюет недурно, но махновцы - его больное место. Все не может
забыть бой под Волновахой. И я не могу забыть Волноваху, но в Упыря,
признаться, не поверил. Просто господа большевики научились всякому, в том
числе и пулеметным тачанкам. Вскоре выяснилось, что так оно и было.
Наступали на нас чухонцы, то есть красные эстляндцы, ну и тачанки были их
собственные. Чухонские, так сказать.
У меня еще стреляли три пулемета, и я, не мудрствуя лукаво - где уж тут
мудрствовать, на таком морозе - поставил два пулемета по флангам, а третий в
центре. Благо, впереди была степь, мертвых зон практически не оставалось, а
патроны еще имелись. Помнится, на левом фланге был за пулеметом поручик
Голуб, а на правом - поручик Успенский. Я был в центре, словно Спаситель на
Голгофе, и под прикрытием бывшего сельского учителя из Глухова и бывшего
студента-химика Харьковского технологического института чувствовал себя
вполне спокойно. Когда мои фланги начинали замерзать, бывшего учителя и
бывшего студента меняли прапорщик Новиков и подпоручик Михайлюк. При себе я
держал поручика Дидковского, который, несмотря на хандру, был еще способен