"Андрей Валентинович Шмалько. Флегетон " - читать интересную книгу автора

говоря, врасплох. Поручик Успенский предположил, что целью обыска была его
единственная колода карт, которой еще можно играть, поскольку все остальные
колоды в лагере крапленые. Я углубил эту мысль, выдвинув гипотезу, что
истинный замысел генерала Ноги был еще ужаснее: подменить эту колоду,
подсунуть крапленую и обвинить нас в шулерстве. Туркул тут же пообещал нас
застрелить, а потом перешел на шепот и сообщил, что генерал Ноги уверял
Фельдфебеля, что мы с поручиком Успенским поддерживаем регулярные контакты с
Яковом Александровичем, а через него получаем задания аккурат от чеки.
Услышав сие, поручик Успенский выдал такую тираду, что у генерала Туркула
слетела на землю фуражка, а мне пришлось приложить немало усилий, чтобы
смолчать и не высказаться. В конце концов Туркул пообещал направить к нам в
палатку свою Пальму, знаменитого на весь лагерь тигрового бульдога, для
несения караульной службы. Придя к такому мудрому решению, мы отослали
поручика Успенского писать очередную главу романа об отважных господах
офицерах, после чего поговорили всерьез.
В главном с ним мы сошлись: все это - мерзкая возня, неизбежная после
поражения, а судилище, устроенное над Яковом Александровичем, - позор и
сведение счетов. Причем, Туркул добавил, что главная вина Якова
Александровича - расстрел подлеца Протопопова - на самом деле чуть ли не
главная его заслуга, поскольку эти интендантские шкуры хуже большевиков, а
Протопопов вдобавок помогал Орлову.
Сошлись мы с ним и в другом, - в том, что Барон не выдержал характер и
совершил глупость, отрешив Якова Александровича от фронтового командования.
Отрицать заслуги Барона глупо и бессмысленно, но то, что без Якова
Александровича дела пошли совсем плохо, тоже несомненно. И что Фельдфебель
злобствует и завидует. В конце концов, Барон, по слухам, собирается уходить,
и кому-то придется заменить его. Ясное дело, заслуг у Якова Александровича
побольше, чем у других, вот эти "другие" и накинулись.
Не сошлись мы с генералом только в одном: я не могу и мысли допустить,
что Яков Александрович, пусть даже в нынешнем его положении, способен на
переговоры с большевистской сволочью. Ну, обида обидой, но забыть то, что
видели мы все, то, что видел он сам... Нет, не верю!
Туркул посетовал, что Барон не сделал в свое время Якова Александровича
главнокомандующим, - тогда бы он произвел мены в генералы, а при генерале
Пташникове в Голом Поле был бы порядок. Я в том же тоне ответил, что лучше
было бы выгнать всех их, а главкомом сделать Туркула, присвоив ему звание
Генералиссимуса Крыма и всея Таврии. После этого Туркул пообещал натравить
на меня Пальму, и мы расстались, причем генерал взял у меня разрешение
ознакомиться с моей рукописью. Ну что ж, ради Бога.
Итак, мы стояли в Воике и ждали. К вечеру туда прибыла Донская бригада
Морозова - наши старые знакомые, батальон юнкеров, а также памятный нам по
прежним боям Пинско-Волынский батальон. Прибыл и командир нашей группировки,
подполковник Выграну, сразу же начавший приводить нашу толпу в человеческий
вид. К тому же погода улучшилась, и в воздухе загудели наши аэропланы.
Кто-то сказал, что в одном из аэропланов находится сам Яков Александрович,
который с воздуха наблюдает сосредоточение резерва. Признаться, в это все
поверили и забегали еще быстрей. Аэропланы кружились постоянно, но сесть не
решались, вероятно, из-за страшной грязи.
Мы заночевали на ферме, голодные и злые. Правда, злость наша была
направлена в нужную сторону, против красноиндейцев. Мне лично было жалко наш