"Бернхард Шлинк. Сын" - читать интересную книгу автора

теплым и влажным, и над долиной повис туман.
Когда они достигли перевала, уже стемнело. Команданте остановил машину.
- Сегодня дальше не поедем.
Офицер подошел к нему, они тихо обменялись парой слов, немец их не
разобрал, потом офицер крикнул:
- Выходите из машин. Дальше поедем завтра.
Слева от дороги была широкая площадка, там приткнулась небольшая
церквушка, а взгляд терялся в необъятной громаде занавешенной туманом горной
цепи, на которую уже спустились лиловые сумерки. Церковь выгорела изнутри.
Пустые дверные и оконные проемы были покрыты слоем копоти, стропила
обуглились. Но башня осталась неповрежденной: приземистый куб, на нем
изящная, тоже кубической формы колоколенка и над ней купол с крестом. Когда
темнота скрыла следы пожара, церковь в темных покровах ночи казалась
невредимой на фоне серого неба. Она походила на любую церковь в предгорьях
Альп где-нибудь в Баварии или Австрии.
Немец вспомнил об одном эпизоде из своей жизни. Было это двадцать лет
назад. Они с сыном две недели каникул провели на озере возле Мюнхена.
Однажды вечером в начале второй недели они, как и каждый вечер, пошли в
церковь на окраине деревни. Она стояла на возвышении, вниз, в направлении
деревни, полого спускалась площадка, а там луга переходили в холмы и
пригорки, чтобы где-то вдалеке стать Альпами. Они сидели на каменной
скамейке на площадке. Стояла осень, вечерами было свежо, но камень скамьи
еще хранил тепло дневного солнца. На краю площадки остановилась машина с
открытым верхом, из нее вышли его бывшая жена и ее молодой друг. Они подошли
и остановились перед скамейкой, жена смотрела кокетливо и в то же время чуть
смущенно, теребила оборку белого платья с золотым поясом, а друг стоял,
широко расставив ноги, - в черных кожаных штанах и в белой рубашке с
отложным воротником.
- Привет, мама. - Мальчик заговорил первым, чуть подавшись вперед, как
будто хотел вскочить со скамейки и убежать, но остался сидеть.
- Привет.
Потом заговорил друг. Он настаивал, чтобы сын поехал с ними. Суд
постановил, что на осенних каникулах мальчик должен проводить с отцом только
одну неделю. Вторая неделя была за матерью.
Да, все это так, но только они договорились по-другому. Жена знала это,
но молчала. Она боялась. Боялась потерять своего друга, хотя видела, каким
чванливым он был и как заносчиво говорил о том, что мальчик должен быть с
матерью и с ним, мужчиной, с которым она живет. Отец видел ее страх, а также
страх, скрывавшийся за надменностью ее друга, который по своей значимости и
положению в обществе чувствовал себя ниже его и не мог обратить в свою
пользу преимущество возраста. Он видел страх сына, который делал вид, что
все происходящее его не касается.
А друг вошел в раж, начал кричать о похищении, судебном разбирательстве
и тюрьме, прикрикнул на сына, чтобы шел к машине. Сын пожал плечами, встал и
застыл в ожидании. Отец увидел вопрос в его глазах, немую просьбу кинуться в
бой и победить, а вслед за этим - разочарование отцовской капитуляцией. Ему
надо было бы наорать на наглеца, врезать ему как следует или схватить сына и
удрать вместе с ним. Это было бы лучше, нежели смириться, пожать плечами и с
беспомощной и жалостливой улыбкой кивнуть ему, мол, держись!
Он что, хотел тогда облегчить положение сына? А может быть, матери? Или