"Бернхард Шлинк. Измена" - читать интересную книгу автора

пальцами моих губ: "Тсс..." Раньше молчание объединяло нас, теперь
разделяло. Потом я заметил, как на ее лице блеснули слезы. Я хотел
приподняться, поцеловать мокрые щеки, вытереть слезы. Ей, наверное,
показалось, что я хочу убрать ее пальцы от моих губ, чтобы все-таки
заговорить, поэтому она села, набросила халат, затем, придерживая его на
груди левой рукой, нагнула голову, подхватила правой рукой волосы, закинула
их назад. На какой-то миг она замерла на краю матраца в той же позе, в какой
сидела, когда пришла. Пока я решал, стоит ли мне удержать ее для разговора,
она выскользнула из комнаты.

8

Когда я опять проснулся, было все еще темно. На этот раз я услышал
скрип двери и шаги. Это была Юлия.
- Что случилось?
- Я проснулась и не могу заснуть. Папа с мамой ругаются.
Стоя перед моей постелью, она выжидающе смотрела на меня. Я пригласил
ее присесть, надеясь, что запахи любовной сцены выветрились и она ничего не
почувствует. Юлия юркнула под одеяло.
- Они очень громко ругаются, обычно так не бывает.
- Родители иногда ссорятся, бывает, потише, бывает, погромче.
- Но...
Я понял, что ей хотелось бы услышать, из-за чего могут спорить
родители, лишь бы причины не были такими, из-за которых для нее мог бы
нарушиться порядок вещей, но мне не хотелось чересчур смягчать возможный
конфликт между родителями, поскольку я не знал, насколько он был серьезен.
- Знаешь, историю про овечек?
- Которые прыгают через ограду и которых надо считать, чтобы заснуть?
- Нет, другую. Там тоже есть ограда, но калитка открыта, и овечек
считать не надо. Рассказать?
Она кивнула с такой готовностью, что я разглядел это даже в темноте.
Теперь и я расслышал голоса Свена и Паулы, хотя между нами был длинный
коридор да еще поворот за угол, где находилась родительская спальня и
комната Юлии. Голоса едва доносились, но мне хватило и этого, чтобы задаться
вопросом, не стоит ли одеться и потихоньку убраться отсюда, чтобы никогда
больше не появляться в этом доме. Я злился на Свена и Паулу, не умеющих
справиться с семейными проблемами, на Паулу, которая, втянув меня в историю,
бросила, на Юлию, которой я должен заниматься, будто у меня нет своих забот.
А еще я злился на себя за то, что натворил в моих отношениях со Свеном, за
то, что слишком близко допустил к себе Паулу.
- Не будешь рассказывать?
- Буду. Дело происходило в одном краю, где высокие-высокие горы. На
самой вершине горы - только снег и лед, а пониже скалы и осыпи, еще ниже -
луга и уж только потом густые леса. Перед самыми высокими горами находятся
другие, поменьше, а на самых маленьких горах растет трава, такая же бурая,
как на равнине, которая начинается там, где кончаются горы, и простирается
она до самого горизонта, даже еще дальше, куда уже не хватает взгляда. Ты
слушаешь?
- Да, только я все равно слышу, как папа с мамой ругаются.
- Я тоже. Рассказывать дальше? Только это не страшная история, а то от