"Александр Шленский. Затычка Ризенбаума" - читать интересную книгу автора

необходимостью облететь зону урагана, и посадка предполагается часа на два
позднее чем по расписанию. Я вынул авторучку Паркер из кармана и пощелкал.
Где-то теперь моя затычка... Хорошо, что я сумел ее перехитрить и укротить,
что я не могу остановить мгновенье по своему желанию. Я снова с облегчением
закрыл глаза, и сплошной поток света рассыпался на мириады искр, искры
закружились перед мысленным взором, они взлетали вверх, рассыпались и
падали... Гори, костер, подольше, гори, не догорай... А хотел ли бы я, чтобы
костер моей жизни горел и не догорал никогда? Право не знаю... Ведь этот
костер жизни принадлежит не мне... Я - всего лишь одна из его искр, которая
вспыхнула и горит в своем кратком полете, ничего не зная о самом пламени
костра... Затычка Ризенбаума дала искре возможность управлять пламенем
костра. Но зачем маленькой искорке такая великая возможность? На что она
может ее направить? Искра может только обжечь и погаснуть. Тогда, в детстве,
стоя у костра и любуясь искрами, я чувствовал себя столь далеким, столь не
сопричастным горящему пламени и восхитительному свечению мириадов искр, что
мне хотелось от отчаяния броситься в этот костер. Правда, я довольно скоро
нашел компромисс: проследив за полетом искр, я выбрал самую яркую из них,
осторожно подобрал ее маленькой щепочкой и отнес подальше от костра, куда не
достигал его свет и тепло. Там, в прохладной бархатной темноте, почти
осязаемой руками, вдали от вспышек и треска дерева, мучительно погибавшего в
пламени костра, вдали от своих веселящихся товарищей, я наслаждался одиноким
таинственным свечением единой искорки, которую одну я посмел взять от
необъятного вселенского огня, и к которой одной только я чувствовал себя
сопричастным. Ее ровный потусторонний свет казался мне гораздо понятнее
огромного полыхающего пламени, и все же я оставался неизмеримо далек от
таинства ее внутреннего свечения. И тогда я схватил эту искорку и сжал ее в
кулаке изо всех детских сил. Было очень больно, но я стерпел. Потом утром
повариха в столовой смазала мне постным маслом пузыри на ладони.

Стал ли я с тех далеких пор ближе к загадке внутреннего света, к
загадке счастья?

Мерцающий красноватый свет маленького горящего уголька из моего детства
становился все более ровным, неподвижным и четким перед моим мысленным
взором, и под конец сфокусировался в ярко-красную точку, которая встала
неподвижно на фоне грязно-лиловой черноты закрытых век и не думала исчезать.
Где-то я эту точку видел, совсем недавно. Где? Жаба в моем животе беззвучно
гавнула, раскрыв пасть кошелкой как графиня Маульташ. А может, никакая не
жаба, а просто оборвалось что-то внутри, сердце екнуло. Господи, ну почему я
не дома, что мешает мне скорее попасть домой и оказаться в своей постели, а
не в этом тесном утомительном кресле в треклятом железном огурце... Красная
точка перед глазами ярко вспыхнула, словно какой-то близкий знакомый
подмигнул мне хитро и интимно. Я поправил подушку, натянул на голову одеяло,
повернулся на другой бок и уснул глубоким сном.



VI.