"Йозеф Шкворецкий. Семисвечник " - читать интересную книгу автора

их, барышня, в ожидании. Я лежал - простите меня, барышня, - но я лежал как
бревно и ничего не делал. Я понимаю, что ничего такого и нельзя было
сделать, но я, пожалуй, мог хотя бы попытаться арестовать его прямо у них на
глазах, чтоб избавить от тех мучительных минут на заборе. Человек ведь
всегда должен что-то делать. Человек не должен стоять и пялиться, как
измываются над другим, и думать: как хорошо, что это не я, а он. Но я их
боялся, барышня, боялся самым обыкновенным страхом.
______________
* Мак Сеннетт (Микал Синнотт, 1884-1960) - американский комический
актер, режиссер и продюсер.

Потом этого еврея сняли с забора; он как-то неловко стоял лицом к лицу
с ними, понимая, что ничего уже не может сделать, пристыженный, как всегда
пристыжен человек, которого, словно кусок мяса, волокут убивать, обнажают до
наготы страха перед смертью, из всей наготы - самой стыдной; его глаза
перебегали с одного на другого из этих нелюдей, а потом один ударил его
сзади ниже спины, так что он растянулся во всю длину на земле, и тогда
другой, длинный, со светлой гривой под зеленой фуражкой, поднял его сзади за
брюки, как это делают клоуны в цирке друг с другом, и нанес ему невероятно
громкую, прямо-таки цирковую пощечину, так что черная еврейская голова упала
на другое плечо; а еще один нагнулся и схватил его за ногу. И они снова
загоготали холодным хохотом прусских господ; нет - хохотом конца человека и
всего человеческого.
- Так они тащили его, милая барышня, и все разом били - и руками по
лицу, и ногами по телу, и все время так хохотали, знаете, что просто сказать
нельзя, как. Я и сейчас как будто слышу, барышня. Это не инспектор Мадуна.
Тот всего лишь ухмылялся, а когда выбивал правонарушителю зуб - бледнел, и
губы его вдруг вытягивались в полоску, и он больше ничего не говорил и
выходил из канцелярии. Но те хохотали, простите меня, барышня, как будто
взаправду в цирке. И все время молотили его, пинали, били по лицу, так что
на углу он упал на колени и сомлел. Они потом взяли его за ноги...  -
Стражник рассказывал, как тащили беглеца, а черная еврейская голова билась о
каменные плиты, которыми были тщательно вымощены улицы в этом бубенечском
усадебном районе; лежа на земле, стражник вдруг заметил, что у окон вилл
толпятся люди, его охватила ярость, он вскочил и закричал властным
полицейским голосом: "Закрыть окна! Немедленно! Именем закона!" - и тяжело,
смятенно, неуверенно побежал за зелеными, но прибежал поздно: за углом стоял
грузовик, и еврея бросили в него.
Ребекка рассказывала. Я неспешно потягивал теплый, интимный, ароматный
кофе глубокого мира среди холодной войны в то лето господне 1952, а за окном
уличный фонарь высвечивал приятный дождик.
- Он ничего не взял с собой,  - рассказывала Ребекка.  - Но его никуда
не отвезли. В тот же вечер они забили его до смерти на каком-то эсэсовском
сборище. А за батей пришли на следующий день: старый дурак не избежал этого,
несмотря даже на жену-арийку.
- Ты так о своем отце?  - заметил я.
- Он был порядочной сволочью, - ответила Ребекка. - А я таких ненавижу
больше... ну, не знаю... больше всего на свете. Сначала они добиваются того,
что могут все, а потом им также на всех наплевать. И эта вшивота с
женой-арийкой...