"Йозеф Шкворецкий. Семисвечник " - читать интересную книгу автора

толстым коврам на своих коротких кривых ножках, кивал головой и громко
сопел. Подходил к каждому, обнюхивал, глядя в глаза, словно просил совета.
Кто давал ему конфету или кусок колбасы, становился его другом: хлеб он не
ел. Спал он всегда на подушке у камина, и никто никогда не слышал, как он
лает. Я всегда думал, что он немой.

Через три года после свадьбы, в начале марта, дядюшка Кон заболел
воспалением легких. Он лежал в спальне, тетя не отходила от него, а мы с
отцом сидели в гостиной и смотрели, как вносят кислородную подушку. Перед
его смертью заболела воспалением легких и тетушка, а когда он умер, начала
тяжело дышать.
Мать сидела у ее постели, я стоял в ногах и смотрел на отца за спиной у
матери: по его лицу катились слезы. Тетушка тоже плакала и тихо, печально
повторяла:
- Павел! Павел! - Так звали дядюшку. Потом принесли кислородную
подушку. А потом она умерла. Я тоже плакал, но больше всех - отец. Я никогда
раньше не видел, чтобы он так плакал.
Ночью собачка начала выть. Мы с отцом остались ночевать здесь, в
комнате для гостей, поскольку тетушка умерла вечером, а отец с утра хотел
заняться похоронами. Собачка выла, и ее вой разносился по всей квартире.
Отец, я чувствовал, не спит. Внезапно он встал и взялся за халат.
- Ты куда, папа? - спросил я.
- Лежи, лежи, - ответил отец, но я тоже встал, и мы с отцом прошли в
свете луны через прихожую в комнату, где лежала мертвая тетушка. Свет
снаружи падал на ковер перед кроватью, на котором жалобно, со стоном и
надрывом, скулила такса. Я сел на корточки и погладил ее, но собачка
продолжала всхлипывать и стонать. Я гладил ее по короткой гладкой шерстке,
но она не успокаивалась. А потом вдруг раздался всхлип в какой-то другой
тональности, она вытянулась и замолчала. Я чувствовал, как под моей рукой
тельце начало быстро коченеть. Умерла.
Об этой плачущей собачке я потом часто вспоминал, через многие годы. Не
знаю, почему. На следующий день, пятнадцатого марта, в Прагу вошли немцы.
Когда дядюшку и тетушку сжигали в крематории, на похороны пришли всего
несколько человек; тетя Павла была уже за границей, а дом забрало гестапо.
И я все время слышал эти печальные слова: "Павел! Павел!" и знал, что
этот мир ушел навсегда.

Она рассказывала, как это было; ей, в свою очередь, рассказал об этом
старик, бывший полицейский Валун, который в тот день нес службу на улице
Садовой и видел его: Лео вдруг откуда-то выбежал перед ним, свернул за угол
какого-то особняка и помчался прочь - в распахнутом пальто, с выпученными
глазами,  - так что стражник сначала даже испугался, но потом взяло верх
служебное рвение.
Он рассказывал ей:
- Понимаете, барышня, я себе говорю: ты посмотри, какой-то воришка,
наверное. Он, бедняга, казался голодным и спросонья, но это воришка, говорю
я себе, надо хватать; я побежал за ним, вор есть вор, и хотя на свете их что
грязи, порядок надо блюсти. Конечно, барышня, мы, полицейские, и существуем,
чтобы хватать эту мелкую рыбешку, а большие караси всегда откупаются; я не
сам до этого дошел, барышня, это мне рассказывал один тут, Тонда Ржегачек,