"Йозеф Шкворецкий. Бас-саксофон" - читать интересную книгу автора

с меня шлейку, - вторая его рука тоже была с двойными ослепительно белыми
манжетами. Потом он что-то проворчал, повернулся, прошел на сцену, уселся,
повесил на стойку альт. Глаза Лотера Кинзе, согнутого в полупоклоне,
заметили травянисто-фиолетовое движение, испуганно скользнули из-под мышки
по лицу мужчины; незнакомый (для меня) резко протянул руку к бас-саксофону,
наклонил его к себе, обнял. Коротышка-Цезарь оглянулся на него, улыбнулся;
и гармонист его увидел, но только кивнул; по крыльям гигантского носа
съехало пенсне и повисло на шнуре, женщина улыбнулась; мужчина энергично
поднес к губам мундштук бас-саксофона, и в тот же момент аплодисменты
стихли; растаявшие, уже не германские лица в зале склонились к плечам,
мечтательные глаза устремились на пришедшего. Лотар Кинзе озабоченно, нервно
зашарил взглядом по бас-саксофонисту, слегка, чуть заметно, вопросительно
кивнул; бас-саксофонист кивнул в ответ, но энергично, как бы отметая любую
предупредительность; Лотар Кинзе поднял смычок, как и накануне, на
репетиции, сделал телом вальсовое движение, потом оперся смычком о струны;
как и на репетиции, зазвучала фальшивое, назойливое интро, волочась
двенадцатью убогими тактами.
Я прижался к стойке софита; бас-саксофонист дунул, на сцене взорвался
чудовищный, непонятный, доисторический звук; он подавил механический возок
вальса и заглушил все, поглотил дисгармонию, растаявшую в его глубине;
мужчина дул в громадный инструмент с неукротимой силой каких-то отчаянно
яростных легких, отчего мелодия композиции "Дер бэр" вдруг стала
замедляться, дробиться; от кричащего голоса бас-саксофона повеяно дыханием;
пальцы бас-саксофониста бешено забегали по сильному матово-серебристому телу
огромной трубки, словно искали что-то; я смотрел на них во все глаза:
зазвучали выжидательные триоли, пальцы забегали, остановились, снова
забегали, потом уверенно взяли их, ухватили; от барабана, от рояля несся
механический трехчетвертной пульс, оркестроновое тум-па-па; но над всем
этим, как танцующий самец гориллы, как косматая птица Нох, медленно
взмахивающая черными крыльями, взлетал кричащий голос из металлического
горла, стреноженная сила бамбуковых голосовых связок - голос бас-саксофона;
но не в трехчетвертном ритме, а по его обочине, в тяжелых четвертых долях, а
через них - легко и с огромной затаенной и все же чувствительной силой
скользил септами в ритме, перечившем не только механическому тум-па-па, но и
четырем лишь мыслимым акцентам, точно стряхивал с себя не только всякую
закономерность музыки, но и удручающую тягость чего-то еще, куда более
громадного; полиритмический феникс, черный, зловещий, трагический,
вздымающийся к красному солнцу этого вечера, отталкиваясь от какой-то
кошмарной минуты, от всех кошмарных дней; Адриан Роллини моего детского сна,
воплощенный, олицетворенный, борющийся - да. Я открыл глаза: мужчина
продолжал бороться с саксофоном, словно не играл, а овладевал им; это
звучало как дикая схватка двух жестоких, сильных и опасных животных; его
руки угольщика (лишь величиной, не мозолями) мяли тусклое тело, как шею
бронтозавра, из корпуса низвергались мощные всхлипы, доисторическое рычание.
Снова я закрыл глаза; но прежде чем погрузиться в призрачные видения, я
увидел, как в короткой вспышке, два ряда лиц: Лотара Кинзе мит займем
унтергаяьтунгсорхестер и лицо Хорста Германна Кюля с его антуражем:
задумчивая размягченность вдруг отвердела изумлением; баварская
мечтательность испарилась как эфир; мягко оцепеневшие черты лица начали
быстро и явно складываться в вытянутую маску римского завоевателя; а против