"Йозеф Шкворецкий. Бас-саксофон" - читать интересную книгу автора

себя турнепсовой мешаниной. Один за другим, так они превращались из
призраков в реальных людей, в фактические события. Фантасмагорией, видением,
призраком были уже не они, а скорее эта слащавая панорама площади, это
медовое полотно с розово-желтым костелом, похожим на пышный пудинг; эта
красавица Бланка, почти столь же красивая, как княжна над аквариумами (все
богатые девушки казались мне прекрасными, я ими восхищался: им принадлежали
комнаты, обитые деревом, ароматные сигареты, то прекрасное, роскошное
прошлое нашего скорбного века; жизнь, как мечта). Я закрыл глаза, потом
снова открыл. Все они по-прежнему сидели рядом: квадратный карнавальный нос,
сейчас без очков; интеллигентное лицо коротышки-Цезаря; деревянный старик с
угасшим глазом посреди щеки, белое лицо маленького горбуна, с которого
исчезло выражение счастья, а пришла обычная горечь существования; Лотар
Кинзе, красный, как зад обезьяны, рассеянный, нервный; но и его не оставило
равнодушным светящееся отражение цветастой площади и предзакатного вечера;
это был уже не похоронный марш по железной лестнице. Отозвалась и шведская
девушка со сломанными лебяжьими крыльями: Унд ихъ загте зу им, венн ду михъ
кюсст, да гее ихъ вег, рассказывала она; своей серебристо-золотой головой на
фоне розовых и голубых полос обоев напоминала она доклассическую греческую
статуэтку: золотистые волосы, кожа цвета слоновой кости, опаловые глаза, унд
зо гат эр михъ нихып гекюсст. Эр вар айн математикер. Чувства юмора, игры,
понимания маленьких шалостей у него не было совершенно. Вообще-то и не в
юморе дело, а именно в игре, ди юнген мэдельс мюссен эс дох зо заген, ведь
не могу же я сказать: Пойдем со мной, парень, ты мне нравишься! Поцелуй
меня! Пошли ко мне! Обними меня и так далее. Между сломанными крыльями
появилась первая, хотя и очень грустная улыбка. Дас мэдхен мусс дох
гауптзэхлихъ наш заген! Если ты будешь делать то-то и то-то, я уйду. Но он
знал только математические правила, об игре, маленьких глупостях он не имел
понятия. Он не понимал моего "нет", точнее - понимал его буквально. Унд зо
ист эс цу нихътс гекоммен. Состроив гримаску, она усмехнулась (невероятно:
она усмехнулась), из-за него я перестала говорить Наин. И потом, пожалуй, я
сделала ошибку. С ним? спросил маленький горбун. Нет, с другим, зелбст
ферштендлихъ, ответила девушка. Унд вас ист мит им гешеен ? снова спросил
слепой. - Вайсе нет, ответила она. Варшайнлихъ ист эр етцт зольдат. - Дас
маг эр воль зайн, сказал слепой. Конечно, если уж... - Он не закончил фразу,
а потом добавил: Дацу браухт эр абер нихьт зольдат зайн. Они все обратились
к видениям прошлого, как камешки к мозаике. Каша из дыни (или турнепса, или
какая там еше бывает: просто айн-топф) на блюде убывала. Пожилая женщина
наклонилась, выдвинула чемодан, открыла его; показалась кучка пакетов,
завернутых в бумагу; два из них она положила на стол; в одном был маленький
черный хлебец, в другом что-то желтое. Дессерт, сказала она. Девушка
нарезала хлебец на восемь ломтиков, женщина намазывала их этой желтой
массой. Это нечто горьковато-сладко таяло во рту, немного обжигая. Ах, ге~
нихъ,  - воскликнул Лотар Кинзе. Альс ихъ айн кляйнер бурше вар, фор дем
криге... - начал он: и тут я вспомнил, что это такое: искусственный мед,
эрзац, ужасная гадость немецкого производства, у нас дома он тоже иногда
бывал Герр граф гатте драй гундерт биненште-ке, мечтательно продолжал Лотар
Кинзе. Три сотни ульев. Сотни тысяч пчел. Весенним вечером, когда они
слетались с лугов, их задочки пахли так, что чуял весь Биненвейде. Унд дер
герр граф!  - Лотар Кинзе махнул рукой, уронив кусочек меда в турнепс, но,
даже не заметив этого, продолжал: Зо айн гутер менш! Унд ди фрау грэфин!