"Йозеф Шкворецкий. Бас-саксофон" - читать интересную книгу автора

незавершенные связки несли в себе что-то от чикагской школы (пожалуй, нечто
в ее характере было обусловлено тем, что те молодые музыканты - тоже,
наверное, одетые в брюки гольф, как этот слепой барабанщик, - не владели в
совершенстве старыми, антикварными инструментами). Гут, сказал я уверенно,
Лотар Кинзе ударил смычком по скрипке, которую прижимал подбородком,
качнулся всем телом, от пояса вверх, словно в вальсе, знак такта в три
четверти, и мы начали.
Возможно, это лишь привидение, призрак, акустическая химера; если бы
время складывалось из прозрачных кубиков, как в детской космической
головоломке, я бы сказал, что из середины картинки кто-то - некий
"мастермайнд", некая "оверсоул" - вынул кубик с воплощением спокойного,
никогда ничему не удивляющего Костельца и на это злополучное место вставил
маленький прозрачный аквариум с капеллой Спайка Джоунза (это действительно
был Джоунз!): в двенадцатитактовой начальной паузе у меня было достаточно
времени, чтобы во множестве круглых зеркалец на теле бас-саксофона увидеть
оркестр Лотара Кинзе за работой. К тому же у меня имелись уши. Маленький
горбун (он выглядел так, будто вдыхал аромат нектара или жаркого из свинины
с яблоками - или что там еще в Баварии заменяет аромат нектара, наверное,
пиво) барабанил как заводной; пожалуй, он действительно был весь на
пружинах, похожий на какого-то механического барабанщика, ибо выбивал
палочками на ритме - автоматически, без фантазии - непрерывные
неградуируемые тум-па-па, тум-па-па; он был неподвижен, костлявые ручки
казались приделанными к корпусу пластмассового манекена с оцепеневшим лицом,
выражающим почти безграничное счастье: двигались только костлявые ручки (и
нога в гольфах на педали большого барабана, но мне ее не было видно: тум - ,
тум - ), а ручки - па-па, па-па (однажды, может быть во сне или в раннем
детстве я видел оркестрон: механический ангел там барабанил с точно таким же
музыкальным талантом; настоящий шлягверк!); а под вздыбленной крышкой рояля
женщина с лицом трагического клоуна склоняла голову то вниз, то косо вверх,
носище словно сдвигал медлительный ритм механического вальса на такт дальше,
глаза по обеим сторонам этого карнавального чуда тщательно следили за
пальцами то правой, то левой руки; как третьеразрядная учительница музыки из
какого-нибудь приальпийского Коцуркова - без ошибок, но и без полета;
в таком исполнении (в таком фортепьянном стиле) заколдованы невоплощенные,
абсолютно несбыточные мечтания: о консерватории, где из двенадцати аудиторий
звучат двенадцать роялей и двенадцатью этюдами Черни расцветают двенадцать
мечтательных образов (глуповатых, как и все мечтания; никто не отдает себе
отчета, что сны в действительности умирают при столкновении с жизнью,
умирают: реальная действительность - не мечта); мечты о "Стейнвеях",
рихтеровские мечты; после консерватории - дорога в жизнь (сейчас - по
распределению, а раньше - просто место) в какой-нибудь Костелец: сначала
большой успех в местной филармонии или со студенческим оркестром,
какие-нибудь "Лунная соната" или "Славянские танцы", потом она принимается
страдать год за годом, а в них месяцы и недели, и каждый день - четыре-пять
учениц из хороших семей, иногда и сыночек из хорошей семьи, которой пришла в
голову бонтонная блажь музыкального образования; четыре-пять часов контроля
над пальцами, которые не могут точно попасть, над аккордами, в которых
начинают звучать чужие, фантастические тона (палец ошибочно нажал две
клавиши сразу); тридцать лет такого контроля - и мечта деревенеет, каменеет;
исчезают плавное движение души и нервов и двадцатичетырехлетние пажи,