"Иосиф Шкловский. Эшелон: невыдуманные рассказы (полный вариант)" - читать интересную книгу автора

- Коля, а как ты думаешь, поцелуй сближает?
Колина морда озарилась сиянием - наконец-то он получил нормальный
отклик на свои тирады. Он долго и нудно стал отвечать на Мишкин вопрос в
утвердительном смысле.
- Ну так поцелуй меня в ж..., - очень спокойно заключил Дьячков.
Боже, какой тут поднялся скандал!
- Издеваетесь над членом партии! - визжал оскорблённый Коля, используя
свой обычный, казавшийся ему неотразимым, приём.
- При чём тут партия? Ты просто, Коля, дурак, так сказать, в
персональном смысле.
Вот "дурака" Зыков почему-то совершенно не переносил. Он сразу же
переходил к угрозам "на самом высоком уровне".
- Троцкисты недобитые! Вот я вас выведу на чистую воду! Я вас
разоблачу.
Это мы были глупцы, если смотрели на эту безобразную сцену как на
потеху. На дворе стоял 1937 год. Обвинение в троцкизме было смертельно
опасным. Какие же мы были идиоты, если этого не понимали!
Особенно люто Зыков ненавидел меня. У него на это были свои резоны. Ему
очень трудно давалась наука, хотя работал он до изнеможения. Мне же всё
давалось легко. К тому же я имел глупость (мальчишество) скрывать свои
упорные занятия в Ленинской библиотеке, куда я часто ездил, и изображал дело
так, будто совсем не занимаюсь. Этакий "гуляка праздный". Я этим сознательно
бесил Колю, доводя его до исступления. В довершение всего, он был
неравнодушен к Шуре, которая очень скоро стала моей женой.
И неизбежное свершилось. Мои забавы не могли, конечно, пройти для меня
даром. Я внезапно почувствовал, что на факультете случилось что-то новое,
даже страшное: вокруг меня образовалась пустота. Вакуум. Внешне вроде всё
было по-старому. Но это была только видимость. От меня однокурсники стали
отворачиваться, как от чумного. Якобы по рассеянности перестали здороваться.
Даже факультетский сторож Архиереев, личность историческая (помнил Лебедева
и чуть ли не Умова), стал на меня поглядывать как-то странно. В те времена
такая обстановка могла означать только одно: на тебя донесли, донос
серьёзный, и сроки твои определены. Даже я, птичка Божия, стал это понимать.
На душе стало невыразимо пакостно. Особенно, когда бросал свой взгляд на
Зыкова, даже не пытавшегося скрыть своё торжество, хотя и ставшего
непривычно молчаливым. Я почти перестал появляться на факультете.
В такой накалённой обстановке взрыв мог произойти в любую минуту, и он
произошёл! Случилось это в полдвенадцатого ночи. Мы все четверо, уже
раздетые, лежали по углам на своих койках и читали.
- Тушите свет! - буркнул Зыков и встал, чтобы подойти к выключателю.
- Ещё нет двенадцати, имеем право читать!
- А вот я вам покажу право, - прокричал он и потянулся к выключателю.
- Ты ведь этого не сделаешь? - мягко сказал Вася и стал играть своими
огромными стальными пальцами.
- Издеваетесь над членом партии! - завёл свою шарманку Зыков.
- При чём тут партия? - заметил я. - Ты просто дурак.
Лицо негодяя исказилось злобой. Я никогда его раньше таким не видел. Он
даже вроде бы стал оскаливаться в улыбке:
- А вот возьмут вас за глотку наши чекисты, заверещите тогда, будете
блеять, что мы, мол, ничего не говорили, что мы над коммунистом не