"Иосиф Шкловский. Эшелон: невыдуманные рассказы (полный вариант)" - читать интересную книгу автора

положению, как членкор, я занимал там отдельную палату-полулюкс (в люксах
положено болеть и умирать "полным генералам", то бишь академикам, - иерархия
в этом лечебном заведении соблюдается неукоснительно).
Кризис, когда я вполне реально мог умереть, уже миновал. Я три недели
пролежал на спине - чего никому не желаю (говорят, сейчас от этой методы
отказываются - и правильно делают). С постели меня ещё не подымали, но,
слава богу, моё тело могло принимать любые положения на койке. Много читал.
Принимал многочисленных гостей - родных и сослуживцев. Меня все так нежно
любили, баловали - короче говоря, мне было хорошо.
Просьба Людмилы Романовны не привела меня в восторг - я привык к
свободной жизни в отдельной палате; но, с другой стороны, нельзя быть
эгоистичной свиньёй, и я согласился.
Таким образом, в моей палате появился новый жилец, оказавшийся
чрезвычайно интересным человеком. Это был известнейший скульптор-антрополог
Михаил Михайлович Герасимов. В отличие от меня он был ходячий и притом,
несмотря на солидный возраст, необыкновенно активный и бодрый. Часами
рассказывал он про своё удивительное ремесло, пограничное между наукой и
искусством и совершенно немыслимое без интуиции и изрядной дозы
шарлатанства. Страдал он довольно распространённым комплексом "меня не
оценили". Действительно, мой родной брат, скульптор по профессии, решительно
утверждал, что Герасимов никакой не скульптор, в лучшем случае - "лепщик"
(термин, считающийся у скульпторов обидным). Мнения антропологов о работе
Герасимова я не знаю - просто у меня нет знакомых антропологов. Но я почти
уверен, что это мнение будет близко к мнению скульпторов. Уж такая сложилась
судьба у Михаила Михайловича - впрочем, как и у многих других талантливых
людей, деятельность которых в той или иной степени необычна. Работать "на
стыке" - далеко не всегда счастливый удел, хотя бывают и крупные удачи.
Общаясь почти две недели с Михаилом Михайловичем, я уверовал в его
метод и только такими и представляю себе исторические личности, воскресшие
из праха благодаря уникальному таланту и прозорливой интуиции этого
замечательного человека. Например, меня абсолютно убеждает реставрированное
Герасимовым лицо старого казаха с огромными скулами - великого князя
Ярослава Мудрого. Много позже, читая удивительную книгу Олжаса Сулейменова
"Аз и Я", где доказывается кипчакское, то есть тюркское, влияние на
национальный русский эпос "Слова о полку Игореве", я неизменно видел лицо
Ярослава Мудрого. Ведь мать и бабушка князя Игоря были половчанки...
Удивляла меня и работа Михаила Михайловича по линии уголовного розыска,
когда ему удавалось по черепу, пролежавшему зиму под снегом, восстановить
облик жертвы преступления и тем самым способствовать торжеству правосудия. И
уж совсем трудно было оторваться от пугающе достоверных физиономий
неандертальцев и прочих наших пещерных предков.
Всё же в конце этих двух недель я порядком устал от своего необычного
однопалаточника - слишком много было разговоров, а я ещё был слаб. И как-то
раз, решив взять инициативу в свои руки, я сказал ему:
- Есть одна проблема, Михаил Михайлович, которую можете решить только
вы. Всё-таки вопрос о реальности старца Фёдора Кузмича, о котором так
превосходно рассказал нам Толстой 4, совершенно неясен. Обстоятельства
смерти императора Александра I покрыты тайной. С чего это вдруг здоровый,
молодой (47 лет!) мужчина совершенно неожиданно умирает в забытом богом
Таганроге? Тут, может быть, и не всё ладно. И кому как не вам, Михаил