"Иосиф Самуилович Шкловский. Эшелон (журнальный вариант)" - читать интересную книгу автора

столько же в ИТА).
___________________
* Член корреспондент Академии Наук СССР Борис Васильевич Нумеров был
тогда директором Института теоретической астрономии (ИТА) и членом ученого
совета Пулкова.

Следует заметить, однако, что к Нумерову наши славные чекисты
подбирались еще до описанных сейчас событий, Еще до ареста Нумерова они
выпытывали о нем у Николая Александровича, но, конечно, ничего не добились.
Несмотря на расписку о неразглашении, Козырев предупреждал Нумерова о
надвигающейся беде. Избитый несчастный астроном рассказал об этом
следователю, что и послужило поводом для ареста Н. А. После этого
последовали новые аресты. Короче говоря, пошла обычная и те времена цепная
реакция. В результате этого пожара (иначе такое явление не назовешь) по
меньшей мере 80 % сотрудников Пулкова по главе с директором, талантливым
ученым Борисом Петровичем Герасимовичем были репрессированы, причем
большинство из них потом погибли. Среди погибших Еропкин и ряд других
деятелей отечественной астрономической науки.
Конечно, 1937 год принес нашему народу тотальную беду. Все же много
зависело от конкретной обстановки в том или ином учреждении. Как тут не
привести удивительный случай, имевший место в моем родном Астрономическом
институте им. Штернберга. Это столичное учреждение по размерам было сравнимо
с Пулковом, можно сказать, его двойник. Невероятно, но факт: примерно в то
же время некий аспирант тоже пошел сдавать небесную механику своему шефу
профессору Дубошину. Результаты экзамена были столь же плачевны, как и у его
коллеги в Пулково. И повел себя московский аспирант после такой неудачи
совершенно так же, как и ленинградец - написал донос на шефа, инкриминируя
ему те же грехи - научную иностранную корреспонденцию! Стереотип поведения
советских аспирантов тех далеких лет просто поражает! Это событие
осложнялось еще общей ситуацией в Астрономическом институте им. Штернберга.
Парторгом был тогда некий Аристов - типичный "деятель" того времени. Он
разводил демагогию, что-де в институте зажимают представителей рабочего
класса - по тем временам очень опасное обвинение. Нашлись, однако, в
институте силы, которые дали решительный отпор провокаторам. Это были члены
тогдашнего партбюро Куликов, Ситник и Липский. Клеветник-аспирант (кажется,
его фамилия была Алешин) был изгнан, даже, кажется, исключен из партии, а
вскоре за ним последовали незадачливый Аристов и его оруженосец, какой-то
Мельников. Пожар был потушен. Итог. В нашем институте в те незабываемые
предвоенные годы ни один человек не был репрессирован. Другого такого
примера я не знаю.
Но вернемся к Николаю Александровичу Козыреву. Он получил тогда 10 лет.
Первые два года сидел в знаменитой Владимирской тюрьме в одиночке. Там с ним
произошел поразительный случай, о котором он рассказал мне в Крыму, когда,
отсидев срок, работал вместе со мной на Симеизской обсерватории. Я первый
раз наблюдал человека, вернувшегося с "того света". Надо было видеть, как он
ходил по чудесной крымской земле, как он смаковал каждый свой вздох! И как
он боялся, что в любую минуту его опять заберут туда. Не забудем, что был
1949 год - год "повторных посадок", и страх Николая Александровича был более
чем основательным.
А случай с ним произошел действительно необыкновенный. В одиночке, в