"Иосиф Самуилович Шкловский. Эшелон (журнальный вариант)" - читать интересную книгу автора

Партпроса (оно было уничтожено страшным землетрясением 1948 г.* разбирали
тонкости модели Шварцшильда - Шустера образования спектральных линий
поглощения в солнечной атмосфере...
___________________________________
* Говорят, здание это восстановлено и украшено весьма оригинальными,
хотя и не вполне пристойным, барельефами работы Эрнста Неизвестного

Поразившего мое воображение паренька я изредка видел таким же
оборванным и голодным, какими были все. Кажется, он иногда подрабатывал
разнорабочим в столовой, или, как мы ее называли, "суп- станции" (были еще
такие образования: "суп-тропики", т.е. Ашхабад, "супо- стат" - человек,
стоявший в очереди за супом впереди тебя, и т.д.).
Кончилась ашхабадская эвакуация, я поехал в Свердловск, где находился
родной Государственный астрономический институт. Это было тяжелейшее время:
к голоду прибавился холод. Меня не брали в армию из-за зрения. Иногда просто
не хотелось жить.
В апреле 1943 года - ранняя пташка! - я вернулся в Москву, показавшуюся
совершенно пустой. Странно, но я плохо помню детали моей тогдашней
московской жизни.
В конце 1944 года вернулся и мой шеф по аспирантуре, милейший Николай
Николаевич Парийский. Встретились радостно - ведь не виделись три года, и
каких! Пошли расспросы, большие и малые новости. "А где X? А куда попала
семья Y?" Кого только ни вспомнили. Но все имеет свой конец, и список общих
друзей и знакомых через некоторое время был исчерпан. И разговор вроде бы
пошел уже не о самых животрепещущих предметах. Между делом Николай
Николаевич сказал: "А у Игоря Евгеньевича (Тамма, старого друга Н.Н.)
появился совершенно необыкновенный аспирант, таких раньше не было. Даже
Виталий Лазаревич Гинзбург ему в подметки не годится". - "Как его фамилия?"
- "Подождите, подождите, такая простая фамилия, все время крутится в голове
- черт побери, совсем склеротиком стал!" Это было так характерно для Николая
Николаевича, известного в астрономическом мире своей крайней рассеянностью.
А я подумал тогда: "Весь выпуск физфака МГУ военного времени прошел передо
мною в ашхабадском эшелоне. Кто же среди них этот выдающийся аспирант?" И в
то же мгновение я нашел его: это мог быть только мой сосед по нарам в
теплушке, который так поразил меня, проштудировав Гайтлера. "Это Андрей
Сахаров?" - спросил я Николая Николаевича. "Во-во, такая простая фамилия, а
выскочила из головы!"
...Я не видел его после Ашхабада 24 года. В 1966-м, как раз в день
моего пятидесятилетия, меня выбрали в членкоры АН СССР. На ближайшем осеннем
собрании академик Яков Борисович Зельдович сказал мне: "Хочешь, я познакомлю
тебя с Сахаровым?" Еле протиснувшись сквозь густую толпу, забившую фойе Дома
ученых, Я.Б. представил меня Андрею. "А мы давно знакомы", - сказал он. Я
его узнал сразу - только глаза запали еще глубже. Странно, но лысина
совершенно не портила его благородный облик.
В конце мая 1971 года, в день 50-летня Андрея Дмитриевича, я подарил
ему чудом уцелевший тот самый экземпляр книги Гайтлера "Квантовая теория
излучения". Он был очень тронут, и, похоже, у нас обоих на глаза навернулись
слезы.
Что же мне подарить ему к его шестидесятилетнему юбилею?*
_______________________________