"Павел Шкарин. Куб " - читать интересную книгу автора

приобщился раньше.)
Ещё Яна говорит о том, что единственное, что есть у неё в этой жизни -
это её дочь, и что ей бывает очень-очень не по себе, когда она видит, что её
Алиска всё знает, всё понимает. Это действительно причиняет ей боль.
Слушать "подогретую" Яну гораздо интереснее, чем трезвую: винт не
срывает у неё башню, как это частенько бывает у нас, молодых (особенно часто
такое случалось на протяжении начального периода нашего винтилова), и она,
пользуясь всеми благами стимуляции, в то же время не страдает этими
надрывными перехлёстами эйфории через край, делающими речь просто по-плохому
безумной. А может, это просто доза для неё несерьёзная - Яна способна не
слезать с винта по несколько суток кряду, разовая её доза - два куба. Пару
раз она рассказывала нам быль о некоем "супервинте", откушавши которого она
воочию наблюдала, как откуда-то из-за её плеча вылетел виртуальный макет её
же собственной башки и стремительно улетел куда-то. "Я и говорю им: или я
сошла с ума, или всё, чем я трескалась раньше - вообще не винт"... Наверное,
сегодняшняя полторашка для этой опытной участницы движения всего лишь
разминка.
Ну а для нас это просто мандец-ц-ц... Возвращается Олег: до того как
пойти с А. отпрашиваться на ночь из дома, он больше получаса чесал язык с
местным безобидным и весьма неглупым душевнобольным ассирийцем Аликом,
живущим в моём подъезде. Разговаривали об астрономии, о Сочи, о пальмах, обо
всём сущем на этом прекрасном и удивительном белом свете. Вернувшись на
обшарпанную Янину кухню, Олег продолжает с успехом исторгать из себя кипящие
потоки словесной лавы. Мы с А. не остаёмся в долгу. Во рту сухо и горячо, и
кажется порой, будто каждое слово вылетает с лёгким шипением, как кусок
металла в мартеновском цеху. В уголках рта от сушняка оседает густая белёсая
шняга, похожая то ли на грязную вату, то ли на пену. Бешеные псы...
Каждое сказанное слово доставляет ощутимое, чуть ли не физическое
удовольствие, выплёскивая через ротовую полость моё внутреннее напряжение,
ослабляя натянутую струну меня, разряжая туго набитую обойму роящихся
мыслей, образов, импульсов, которые требуют, требуют внешнего воплощения.
Ежесекундно в процессе разговора в моём мозгу рождается какая-то новая
мысль, а то и целая более или менее стройная теория. Но мои компаньоны тоже
совсем не молчат, и если мне не удаётся вставить своё новорожденное суждение
в ураганный ритм беседы, то через пару секунд это суждение уже забыто,
исчезнув безвозвратно, уступив место дюжине новых. И так час за часом.
Через каждые пять минут звонит Гриша.
- Аллё. А почему я должна к тебе идти? Что я делаю? Ебусь я тут с ними
!! И голая танцую !!
Выдав ещё парочку непарламентских выражений, Яна бросает трубку.
Язвительно объявляет нам о том, что психопат Гриша очень недоволен тем. что
она тут с нами зависает (параноидальная ревность не даёт покоя), и она
уходит к нему. Мы ничуть не возражаем. Яна разрешает нам сидеть тут хоть
двое суток, оставляет ключи своему соседу А. и говорит, что если пожалует её
мать, то "скажите - Яна разрешила нам здесь сидеть". Мы говорим ей "пока", и
она исчезает, словно по мановению волшебной палочки.
Через некоторое время в квартиру действительно заходит Янина мамаша.
Видя у себя на кухне трёх молодых людей, из которых знакома она лишь с А.,
эта дама не проявляет абсолютно никаких эмоций. "Здрассьте...", говорим мы.
Бросив на нас тяжёлый усталый взгляд, она принимается беседовать с кем-то по