"Павел Шкарин. Куб " - читать интересную книгу авторателефону о своих делах. Вместе с ней приходит Алиса, и добрый дядюшка А.
угощает девочку печеньицем. Через минуту Алиса со своею бабушкой сваливают к некому бабушкиному сожителю, живущему в этом же подъезде несколькими этажами выше. Мы этому только рады. Витает сигаретный дым, тихонько наигрывает какая-то молодёжная электронная музыка, шуршат словами неутомимые языки. Я спохватываюсь о том, что неплохо было бы известить о своём местоположении родителей. Звоню, предлагаю вниманию родителей легенду о вечеринке у Олега на всю ночь, "только не надо звонить... утром я приду...я знаю, что мне завтра учиться... пока". Нахожу в квартире зеркало и смотрюсь в него: зрачки - два огромных чёрных омута. Вскоре к нам заходит в гости Катя. Прямо с порога, глазами, полными незамутнённого детского любопытства, пялится на своего брата и его развесёлых дружков. С задорным озорным похихикиванием приговаривает "ой! какие вы все тут нарядные". Пьём чай, очень мило по-домашнему болтаем. Ловлю себя на мысли, что общаться с тридцатилетними Яной и Катей (как и со многими людьми, которые на пять, а то и на десять лет меня старше) мне значительно интереснее, чем с большинством моих сверстников, а уж тем более тех, кто младше. В целом у меня есть основания полагать, что я имею мало общего, мало точек пересечения со своим поколением (если, конечно, вообще допустимо оперировать этим более чем условным термином), мне, видимо, стоило родиться несколько пораньше. Я всегда тяготел к поколению старших братьев и сестёр, я - осколок поколения 80-ых, я такой же, как они, начиная от художественных, эстетических ориентиров и заканчивая общей жизненной философией. Разумеется, нельзя слишком обобщать, но тенденция, как говорится, налицо. Через пару часов Катя уходит спать. Мы спать не умеем и поэтому сидим музыка делается всё тише, потихоньку начинает давать о себе знать усталость, физическое и психическое истощение. В окно льётся грязновато-серый приглушённый рассвет мокрой и равнодушной Москвы, вернее одного из её бесчисленных потаённых кусочков, втиснутых в стандартный контур стандартного окна. Пятна и крошки на стандартном столе и огромный мешок с мусором в углу кухни купаются в мутном меланхолическом сумраке усталого раннего утра, утра, рождённого мертвым. Новый день начинается со странного труднообъяснимого чувства вины и какого-то тоскливого оцепенения. Я молчу, верчу в пальцах пластмассовую божью коровку со вставленным ей в брюхо магнитом. Я верчу её в руках целую ночь. Кончики пальцев устали, засалились и почернели от грязи. Олег с А. по инерции ещё что-то талдычат друг другу, а скорее самим себе. Никакого намёка на сон. Усталость, не сочетаемая со сном, ощущение пустоты в желудке, не сочетаемое с процессом приёма пищи. Жизнь, не сочетаемая с жизнью. Пять часов утра. Надо неслышно проникнуть домой, имитировать короткий сон, имитировать завтрак, имитировать поездку в университет. С момента вмазки минуло уже более половины суток, а меня всё еще прёт так, что только в путь. Зрачки нереальные, во рту всё тот же сушняк - признак обезвоживания организма. Вместо одного движения я делаю десять, вместо одного слова выдаю двадцать. У меня ускоренная резкая моторика, я практически не способен сосредоточиться на каком-то определённом предмете, распыляя внимание одновременно на дюжину объектов. Я понемногу уже начинаю мечтать о том, чтобы меня поскорее отпустило. Шифруясь, словно диверсант, пробираюсь домой. Сильно боюсь, как бы не |
|
|