"Евгений Шишкин. Магазин "Интим"" - читать интересную книгу автора

нитку в клубок, - никогда прежде вязанием она не занималась, но теперь,
вероятно, для успокоения прописала себе такую трудотерапию. Еще в Ангелине
наметилась и угадывалась какая-то зыбкая неустойчивость, иначе говоря,
неуравновешенность: с одной стороны она, казалось, была готова броситься в
ноги мужу и слезно кричать: "Прости меня, Паша, бабу непутевую!", с другой
- в ней затаилась воинственная спесь.
- Ты, значит, и с Решковским... - то ли спрашивая, то ли утверждая,
произнес Пал Игнатич, становясь посреди комнаты напротив Ангелины.
При упоминании этого имени Ангелина вспыхнула, бросила на мужа испуганный
и ненавидящий взгляд, и прекратила тянуть нитку, так ничего и не
промолвив. А Пал Игнатич, не дождавшись ни возражений, ни раскаяний, ни
иных пояснительных слов, негромко, но основательно, с чувством,сплеча
рубанул:
- Ты, Ангелина, ...!
Он припечатал ее словом, хотя и очень распространенным, но невыносимо
обидным, уничтожительным для женщины, так как нет среди них ни одной, даже
самой отпетой, которая признала бы себя той, кого называют таким словом.
Ангелина сперва слегка отпрянула. Замерла. Клубок выпал из ее рук,
покатился по полу, оставляя тонкий хвост. Потом она чуть подалась вперед,
выражая этим движением вопрос: уж не ослышалась ли она? да про нее ли это?
- а потом чуть подалась назад и наконец поднялась с дивана.
- Что ты сказал? Как ты меня назвал? - глуховато, будто надсадив голос от
негодования, спросила она. - Да как ты смеешь, козел лысый?!
И тут пошло-поехало: Ангелина раскочегарила себя до белого каления, она
развоевалась, как гаубичная батарея, она взвизгивала, как ошпаренная, и
роняла стулья, как взбешенная фурия; она выкрикивала, казалось бессвязные
фразы, но была очень изощренна, остроумна и находчива в своем неистовстве.
У Пал Игнатича все вышло вкривь и вкось, как у никудышного налетчика,
который напал, а после и сам не рад, сам не знает, куда деваться и где
спастись от своей жертвы. Хоть "караул!" кричи.
- Нет, ты теперь узнаешь, все узнаешь, чего я про тебя думаю! Урод
плешивый! - рвал голос Ангелины многолетний, терпеливый, затхлый покой
Заякинской квартиры. - Ты меня в жизни хоть чем побаловал? Три тощенькие
гвоздички на Восьмое марта?.. У нас ни дачи, ни машины. Да если б не я, мы
век бы жили в коммуналке с чужими людьми! Ты, простофиля, даже взятки
брать не научился! У тебя ума хватает только разную дребедень покупать!
Тут у Пал Игнатича екнуло сердце: сегодня ведь заходил в магазин-то.
- А обо мне, обо мне как о женщине ты подумал, дубина? Ты забыл, что я еще
не старуха и, слава богу, здоровая? От хорошей жизни у женщин любовники не
заводятся!.. А ты сам? - Пальцы на руках у Ангелины растопырились, как
когти у пантеры во время броска на заплутавшего козлика... - Ты сам,
сволочь паршивая, разве честный? Я все знаю! Знаю, как ты путался с той
чернявой шлюхой из финансового! Что, не так?!
У Пал Игнатича снова екнуло сердце, и не просто екнуло, а провалилось:
"Где? Когда? От кого она узнала?" Ведь и впрямь числился за ним грешок,
давний, нелепый... Точно, была эта лупоглазенькая брюнеточка из
"финансов", но ведь с той дурешкой он всего один раз, да и то... Эх,
досада-то какая!..
- Другой бы на твоем месте помалкивал в тряпочку, а ты меня последними
словами кроешь, баран безмозглый! Я всю жизнь с тобой мучилась, терпела