"Евгений Шишкин. Магазин "Интим"" - читать интересную книгу автора

говорил раньше. - Он вылез из машины, достал деньги, которыми уполномочил
его Петро оплатить барыгины покрышки, и, швырнув их туда, внутрь,
захлопнул дверцу; как-то скучно, лениво пошагал прочь.
Злобы теперь в душе не было: Пал Игнатича будто перевернули вверх
тормашками и, как мелочь из карманов, вытряхнули из него искрометную
ярость, азарт мщения, гнев, обиду, - в нем растеклась по всем венам тихая,
вязкая, тупая боль. Решковский... Этот кудрявый хлюст, этот выскочка с
вывороченными губами, какие, говорят, бывают у извращенцев; этот нахал,
этот пройдоха с золотым зубом и вечно улыбающейся физиономией
самодовольного карьериста, этот скот с вкрадчивым голосом мерзавца...
Ангелину он и вправду знает давно, они в одно время в институте учились...
Вот почему он любит отправить Пал Игнатича в командировку. Скроит
значительную рожу, чуть принаклонит голову вбок и приговаривает: "На вас
вся надежда... только вы справитесь..." А к празднику премию выпишет чуть
больше, чем остальным сотрудникам того же ранга, - это, наверно, за ее,
Ангелинину, ласку, - и руку еще при вручении премии жмет усердно, и ведь
даже глазом не моргнет, негодяй. Выходит, и цена квартиры-то сомнительная,
не за трудовые заслуги, а за иные отличия... Жить бы им и по сей день в
коммунальных условиях, с подселенцем, если бы не... Э-э-эх! Скверный
инцидент с Петро сейчас затмился, померк: ведь если в этой истории, в этом
инциденте, а точнее, в этом прелюбодеянии, Пал Игнатич больше осуждал и
корил Петро, чем Ангелину, и даже, мобилизовав все свое благородство, мог
оправдать ее слабость и поверить в искренность раскаяния, то в шашнях с
Решковским...
По лестнице на свой, теперь, казалось, какой-то скабрезный, продажный,
четвертый этаж Пал Игнатич поднимался усталый, тянул на себя перила,
подсоблял рукой вялому телу и все морщил нос, точно в подъезде, на всех
лестничных клетках дурно пахло, зловонило от испражнений гулящих котов и
кошек. И дверь собственной квартиры, окрашенная непристойно рыжей охрой,
тоже показалась сейчас Пал Игнатичу какой-то пошловатой. Он фыркнул от
неудовольствия и вошел.
Ох! Ох, и потешились в этот вечер соседи Заякиных! Необычайная звуковая
партитура - с криками, с бранью, с воем, с "бухом" чего-то тяжелого, "
озвучивалась нынче для соседских ушей.
- Все говорят, Заякины-то спокойны, - злорадствовали соседи и пуще
напрягали барабанные перепонки, - а они, слышь, как там шарудят!
- Да-а, развернулись. Счас битье пойдет.
- Во че вытворяют!
- Может, милицию для них позвать?
- Надо бы участкового. Чтоб пропесочил. Штрафу бы...
- Вот-вот, а то все они под тихоньких косят.
- Ха-ха, а ловко она его! Ловко!
Восторгам соседей - тем, что по обе стороны и внизу, - не было края. Чужое
горе - людям смех.
А незадолго до этого, до того как все началось, Ангелина сидела в гостиной
на диване несколько растрепанная, несколько нахохлившаяся, и пугливо, как
птица сойка, озиралась на каждый звук и передвижение в окружающем ее
пространстве. При появлении Пал Игнатича она вздрогнула, быстро подняла
глаза и быстро же опустила их обратно, к рукоделию: короткими,
лихорадочными движениями она распускала старую шерстяную кофту и сматывала