"Петр Ширяев. Внук Тальони " - читать интересную книгу автора

Войдя в столовую, Лутошкин бросил на стол картуз и хлыст и взволнованно
зашагал из угла в угол.
Глубоко запрятанная, всегда жила в нем надежда на какую-то удачу,
которая должна, наконец, разрубить не только гордиев узел из векселей,
расписок и неоплаченных счетов, но и выдвинуть его в первый ряд классных
наездников. Присутствуя в большие беговые дни на ипподроме при триумфах
других наездников, он испытывал мучительное чувство бессилия и злобы. Его
конюшня в ряду других была лохмотьями нищего, случайным сбродом
посредственных лошадей, принадлежавших мелким охотникам. Дай ее в руки
самого Вильяма Кэйтона - и его громкая слава погасла бы, как лампа без
керосина. В такие минуты ему хотелось крикнуть рукоплещущей тысячной толпе
зрителей, к триумфатору-наезднику, и миллионеру-владельцу какую-то
оскорбительную правду, правду голодного - сытым, нищего - богатым; ту
правду, которую впервые познал он в тот памятный день, когда ему сказали,
что у него нет ни отца, ни имени и никакого права на жизнь.
- Твоя мать, голубчик, скотница!.. Какой же ты студент и наследник? Иди
на конюшню!
Как часто потом, сталкиваясь с владельцами-коннозаводчиками, он
припоминал этот день, припоминал два ехидно-ласковых старушечьих личика,
обрамленных кружевными чепцами, запах одеколона и валерьяновых капель и
пухлую маленькую ручку, протягивавшую ему пятидесятирублевую бумажку.
- Вот тебе, голубчик, на расходы, поезжай отсюда с богом...
И это припоминание жгло, мутило мысль; и богач-коннозаводчик не
понимал, почему это наездник Лутошкин вдруг в середине делового разговора
круто обрывал речь, бледнел и назначал за работу лошадей такую бешеную цену,
которой позавидовал бы сам Вильям Кэйтон, а на высказанное удивление отвечал
высокомерно:
- Хотя я только конюх, но дешевле вы меня не купите... Да и вообще я
разговаривать с вами не же-ла-ю, поняли?
И уходил. Уходил к какому-нибудь выскочке-владельцу из мелких мещан и,
презирая их в глубине души, соглашался на нищенское вознаграждение, служил
им и выезжал на ипподром на беспородном сброде, почти никогда не выигрывая
первых призов и не зная восторгов победителя...
Серая Лесть пришла вдруг, словно из сказки... В том, что она была
лошадью исключительного класса, - Лутошкин не сомневался. Перед ним теперь
вставал другой вопрос: как сделать так, чтобы Лесть осталась у него в
конюшне? Случайным владельцем кобылы был торговец из Замоскворечья. Тип
таких владельцев был слишком хорошо знаком ему. Лошадь для них - только
товар. В них не было страсти. Как монета с орлом и решкой, их мир был
двусторонний: купить, чтобы продать, и продать, чтобы купить. И если сейчас
Лутошкин пошел бы к хозяину Лести и рассказал бы ему об исключительном
классе кобылы и о бесспорности ее беговой карьеры, в этом приземистом
лабазнике с неподвижными серыми глазами отложилось бы от всех его рассказов
только одно слово: барыш... Назавтра он начал бы искать покупателя, а так
как репутации классного наездника у Лутошкина не было, то новый владелец
Лести мог в любое время отобрать ее у него.
Остановившись у раскрытого окна, Лутошкин долго смотрел на кобылу,
проваживаемую конюхом по двору. Накрытая попоной, Лесть смиренно шагала взад
и вперед и, вытягивая шею, пыталась ущипнуть зеленую травку. Ей не было