"Петр Ширяев. Внук Тальони " - читать интересную книгу автора

закрыло все дырочки. Налив чаю, поднял стакан и долго рассматривал его на
свет. Телеграмму он вскрыл после завтрака, в кабинете, огромном и неуютном,
похожем на старинный сундук. Спинка у деревянного кресла перед письменным
столом изображала дугу, а ручки - два топора. На дуге - пословица резными
буквами: "Тише едешь, дальше будешь". И на сиденье - пара деревянных галиц,
мешающих удобно расположиться в кресле. Таким же неудобством отличался и
большой книжный шкаф благодаря особому устройству раздвижных дверок,
закрывавших при всяком положении всю среднюю часть шкафа так, что достать
книгу, стоящую на середине полки, было почти невозможно. Против письменного
стола на видном месте висела в богатой раме копия с известной старинной
гравюры, изображавшей графа Орлова на сером Барсе, родоначальнике орловских
рысаков, а под ней - большой фотографический снимок Крепыша и его знаменитые
предки: Громадный, Громада, Летучий, Волокита; Кокетка...
В спорах, раздиравших в это время российских коннозаводчиков, Аристарх
Бурмин был непоколебимым сторонником орловского рысака и носил в своем
бесстрастном сердце окаменелую ненависть к американской лошади и ко всем
тем, кто ратовал за ввод в Россию американских производителей. На письменном
столе у него лежала заводская книга в тисненом кожаном переплете, куда
записывались рожденные в его заводе жеребята. На первой странице из
бристольской бумаги была изображена золотом виньетка - лавровый венок и в
венке слова:
Слава отечества не померкнет. Ибо гений орловского рысака бессмертен.
Коннозаводчик Аристарх Бурмин.
Телеграмма была от Лутошкина. Бурмин два раза перечитал ее и задумался.
Лутошкина он знал давно и внимательно следил за его наезднической карьерой.
К этому у него были серьезные основания. Юношей он как-то присутствовал при
разговоре отца с одним из его приятелей и был поражен рассказом об известном
споре коннозаводчика Стаховича со своими друзьями. Стахович утверждал, что
от жеребца и кобылы, по его выбору, каких угодно мастей, но только не рыжей
масти и ее оттенков, он выведет жеребца именно рыжей масти. Пари было
заключено, и, к изумлению противников, в заводе Стаховича появился жеребенок
рыжей масти от отца и матери, которые были совершенно других мастей. Этот
рассказ породил в мозгу юного Аристарха мысль, с которой он потом уже не мог
расстаться, мысль о наезднике.
Скрестить классного наездника с потомками другого классного наездника и
таким путем вывести в конце концов наездника, гениального... приблизительно
так решил тогда же юный Аристарх. К этой мысли он не раз возвращался и
впоследствии, когда после смерти отца сделался полным хозяином конного
завода, и, встретив на бегах в Москве Олимпа Лутошкина, он вдруг вспомнил,
что Варягин, отец Лутошкина, был известен как знаменитый тренер, а мать
Лутошкина, скотница Марфа, была дочерью не менее замечательного Ивана,
варягинского кучера, прославленного редким искусством езды. Олимп Лутошкин
не понял тогда, почему это Бурмин вдруг оборвал на полуслове разговор и
таким странным и долгим взглядом посмотрел на него, а отойдя, начал
торопливо что-то вписывать в свою большую записную книжку в малиновом
переплете из сафьяна.
Полученная телеграмма лишний раз напомнила Бурмину о существовании
Олимпа Лутошкина. Из нижнего ящика письменного стола он достал записную
книжку в малиновом переплете и, неторопливо перелистав ее, остановился на
записи, сделанной тогда на бегах в Москве при встрече с Лутошкиным.