"Виктор Широков. Случайное обнажение, или Торс в желтой рубашке " - читать интересную книгу автора

представлял жалкое зрелище - вся его задняя часть была не бревенчатая и даже
не брусчатая, а просто кое-как закрыта корьем, (снятой с бревен корой, уже
не полукруглой, а частично распрямленной и уплощенной, но легко раздвигаемой
упорными руками, разламываемой и т. д. и т. п.). Мы с Пашкой как-то,
раздвинув корье, залезли к бабке в сарай, и выгребли всю пустую посуду (в
основном, винные бутылки), и сдали их в приемный пункт, чтобы на вырученные
копейки очередной раз сыграть в "чику".
Что-то я так и не приблизился к полутрагической развязке первой
истории, увлекся ретардацией (читатель, смотри словарь) и почти с головой
ушел в другое время, в другое место, где был по-своему счастлив и несчастлив
одновременно.
Итак, в тот весенний вечер корзина была вровень с краями наполнена
отборной картошкой, хранившейся в глубокой "яме" в огороде (в подполе она
быстрее дрябла и прорастала), я смел все скромные бабкины угощения, взял с
собой нехитрые гостинцы для родителей и сестры (пирожки с капустой, пирожки
с рисом, луком и крутым яйцом и, конечно, шаньги, это картофельные ватрушки,
если кто не знает) и почапал назад, на автобус.
И тут-то на пересечении с Пашкиной улицей меня остановила ватага таких
же подростков, как и я, среди которых снова был мой двоюродный брат со своей
аппетитной подругой. Смысл тогдашнего разговора не помню, выяснения счетов
не было, но царило магнитное поле озлобленности, заставившее меня
насторожиться, тут же распрощаться и двинуться к спуску с холма. Павел с
подругой (Света ее звали, вспомнил все-таки, точно Светка, и была она не
блондинкой, как можно предположить по эмоциональной окраске имени, а жгучей
брюнеткой) пошел в свою сторону, и это, как оказалось, было началом нашего
окончательного расхождения. Спустя несколько дней я выяснил. что он знал,
что меня могут убить и ничего не сделал не только для моего спасения, но
даже не предупредил, не намекнул мне на серьезность грядущей опасности. Его
тоже можно понять задним числом, он был тутошний, свой, ему предстояло еще
долго жить на той же улице, встречаясь ежедневно и ежевечерне с теми же
ребятами, а я, двоюродный брат, сводный кузен, был жителем другого поселка,
т. е. почти инопланетянином.
Странно, что сейчас эта дворово-уличная психология подросткового
сообщества видоизменилась, трансформировалась. Конечно, определенное
недоброжелательство к чужакам (обитателям другого квартала или района)
осталось, но тех побоищ, которые в годы моего детства сталкивали уличные
группы (я бы все-таки не назвал их бандами), вынуждая драться не просто
кулаками или солдатскими и школьными ремнями с массивными металлическими
пряжками, но и прутьями, кольями, металлическими полосами (мечами),
кастетами, бросаться камнями, доходя порой до прямой поножовщины, сегодня не
возникает, хотя люди определенно не стали добрее.
Попрощавшись, я пошел к автобусной остановке, находившейся у подножья
холма, на котором стоял поселок, и возможно имел бы шанс убежать от
преследователей, если бы припустил налегке, что с
пятнадцати-двадцатикилограммовой корзиной было невозможно. Бросить же такую
ценность, как корзина с картошкой, я не додумался, да и не решился бы.
Моя ускоренная прыть и некоторые промедленья переговоры встреченной
ватаги продлились от силы несколько минут. За это время я достиг склона
холма и имел выбор: спускаться по безлюдной тропе, где меня могли, догнав,
сбросить вместе с корзиной, переворачивая как бревно и, конечно, рассыпав