"Сергей Шилов. Время и бытие" - читать интересную книгу автора

метафизических ландшафтов, отличается от присваивающего себе легкое дыхание
бега, не отмеченного печатью армейского трения, истлевавщего ум, тело,
сердце, печень, легкие, кособоко клонящегося к территории, по доводу
которого из окна рассматриваются элементарные физические задачи недоучками,
питающегося всячески поддерживаемые территорией надежды на восстановление
искалеченного своего организма в мире, увитом и украшенном, как чувственная
обложенная венками могила речи, воспеваемая и причитаемая, снабжаемая водой
за тридевять земель, окольцованная так, как никому еще не удавалось
окольцевать колибри, которой собственно изначальное и единственное
раздвоение личности, ускользающей из пространства во время и там
застревающей, основав свое дело на любви, а на свободе, раздвоение двоящихся
двусмысленных расходящихся, внимающихся друг в друга, напирающих друг на
друга, волнующих друг друга, обнимающих друг друга, прислушивающихся к
особого рода неделимой двойственности двоицы своей телесности, находящей и
не находящей друг друга в губах друг друга письменностью посредством
соприкасающихся и слюной переводящихся друг в друга со всем мастерством и
виртуозностью поэзии, следующих самой телесности языка переводимого поэта,
сливающихся и затем вновь расходящихся на два еще более дружественных
совершенно поэтому инаковых языковых потоках, в которые оба языка уже не
могут войти, так как на них набегают все новые смыслы течения письма,
становящегося письменностью литературы, чтение которой совершается так и
потому, что бег в армии, делает сухим душу языка, его пространство, изымает
из полой полости и отделяет, уносит другой язык, высовывает из пересохшей
полой полости наш собственный язык, толчками вырывающийся из полой полости,
становящейся возвышаемой, грудной клеткой переворачиваемой грудной полостью
тела когда сам национальный язык обретает свое временящееся бытие в низу
живота, толчками производящего наслаждаемую телесность легкого дыхания,
превращая легкое дыхание в мужское семя, вырабатывающееся в глазах, роковых
яйцах письменности, когда ноги и весь низ живота отнимаются во владение
головы и предплечий, мраморным бюстом великой императрицы перетягивающимся
по асфальту, не имеющей сколько-нибудь значительного отношения к территории
человеческого верха, только лишь взаимно-однозначно соответствующего ей,
существующей в качестве бюста, несомого ровной поверхностью на уровне
мирового океана мышления над поверхностью территории, внутри которой, заводя
которую на все новые подвиги обливаясь оливковым маслом, производящимся во
внутренней форме телесности, не продажными загорелыми, торсами сержантов в
лавках, расставленных по всему кругу, бега, в объеме на который требуется
совершить неисчислимый ряд взаимно однозначных отображений с территорией,
требующей невыносимой, раскалывающей мышление рациональности приседаний,
отжиманий, упражнений, служивших тяжелой разменной монетой, за которую
продавалось оливковое масло, откупоривающее как выдержанное хранившееся в
подвалах вино в замке, где жалко кутят писцы, бутылки и поры тела, плотно по
приказу мышления, вменившего себя территории, закрытые задраенные,
откупориваясь, наполнялись оливковым маслом, возобновлявшим с небывалой
силой пир писцов, расположившихся в телесности, что приводило к ее брожению,
умиротворению, наступающего после свершения одного из платоновских годов
бега, летоисчисления которых как всегда оказалось в руках у
торговцев-сержантов, продавцов оливкового масла, и мы молились тому, чтобы
какой-нибудь офицер изгнал этих торговцев из храма бега, поскольку бег
наиболее рациональное состояние армии, территория всей армии, средства