"Сергей Шилов. Время и бытие" - читать интересную книгу автора

бассейна, сопровождаясь шлепками об воду, брызгами, разговорами,
происходящими в пустом, с отпавшими в небытие лицами, бассейне, где роется,
существует, принимает невымышленную, а свою подлинную форму, мерцает и
клубится вездесущий, пронизывающий существование извне и изнутри бескровной,
и, на удивлений, легко давшейся оторванностью от сущности, постоянный,
овладевающий мерно несущим себя живым телом, играющий руководящую роль в
событии сущности искусства, наталкивающийся на исток художественного
творения с такой силой и выразительностью, что всякий раз мнимыми
оказываются те невесомые доли смысла, что вторя непрерывающимся в своем
прокашливании голосом, объединятся вокруг сладкоголосой колибри, тысячами
которых пенится космическое пространство на побережьях космического же
времени, вступая в непрерывную цепь предсуществований и предпонимания,
наказывающих самих себя за недостаток опыта в Общении с мертворожденным
началом письма, письменностью, показывающейся содержащей в себе самой в
качестве гигантского основания непримиримой противоположности ту твердость,
непроницаемость вагонной полки, которая стала известной мне, как идея
вагонной полки, равностоящей перемещениями невыразимой сущности вечно
настигающего и вечно запаздывающего познания космической панспермии,
pассеянного в комическом пространстве космического времени, постигаемого в
текстовой работе, источаемого и истончаемого в письменности пространства,
элегия которой единственно и успокаивает уставшую и истончившую в
употреблении в высшей степени конечных отражении и взаимно-однозначных
соответствий, не исключающих из непрерывного поля своего вслушивания
религию, связывающую в таинственное сцепление откровений и незавершенность,
сглаживающую неровность смысла, означающего тело, вымаливающую прощение за
сиротливое свое, полунищенское сушествование на полах, истребляющих страницу
за страницей книги в единое живородящее целое в среде за меток, которые
непознанной океан письменности, безбрежный, хаотический, употребляющий
законы броуновского движения для организации своего мышления, авангарда
собственной психологии, совпадающего с пространством и временем, образующими
единый двигающийся атом индивизуального сознания, коренящегося в
непосредственности бытия, а для имитации своей психологии не знающей границ
в произведении зрительных образов, носящиеся в воздухе, уведомляющие,
запрашивающие, в опрашивающие само бытие, те, что отвечают и внимают только
вслушивающемуся нашему вопрошанию, извлекают ответ из холодной игры с самой
нашей способностью заниматься художественным произведением вопросов,
отвечают на них тем неизъяснимым существованием в нас самих феномена
ответственности, который выпускает и упускает, организует доступ в орган
нашего мышления не только близких нам тел, но раз и навсегда данных,
врученных, вмененных нам, наказанным за наше нечестие, констатирующее с
нашей повседневностью, внимающей рассказам без прикрас, не имеющим никакой
внутренней сущности, а, следовательно, указывающим на возможность и
существование некоторой текстовой работы в местах нашего назначения и
вневременного пребывания, сопровождающих нас архетипоз с погоном вместо
языка, приколотого к языковому факту звездочкой, или определенным их
размещением, имитирущим в качестве языкового дома почтовый ящик,
феноменологическому описанию которого можно противопоставить такое
временящееся присутствие культуролога, что находящиеся в вагоне призванные
призывники закачают своими белоснежными, не тронутыми волосами, качающимися
и проявляютщимися в своем покачивании в противовес изменениям вагона в