"Сергей Шилов. Время и бытие" - читать интересную книгу автора

насущное для легких пространство в место, предусмотрительно освобожденное
для них их деть ми, целовавшими это место как икону я насаждении святой и
неистовый культ его, сравнивающегося с той выразительностью совершенно
невнушительного лица их, которая слева на помощь, вызывая участие
сострадание и сочувствие, внешне лишь прогуливалась по пустыне письменности,
как рука врага прогуливается по телу, еще не поврежденному болезнью, которая
уже разместилась в духе скрытой силой история, для которой достаточно и
алфавита, откуда и попадает в неосторожное тело бактерия буквы, постепенно и
в разрывах постепенности обращающая тело, противостоящее усугубляющейся
силой истории в тавтологию, исчисляющую неделями, или даже днями, течение
которых угасает история, казавшаяся незримой незыблемой глыбой, протягиваясь
так и выпрямляясь под посмертной маской, как простыня протягивается по телу,
которое забирает с собой, уносит в рассудочную конечность космоса
несоизмеримую и необозримо более малую, нежели одухотворенное тело, долю
пространства, обтекавшего все тела, предметы, вещи так и с такой
беспредельной их объемлющностью, что зыбкими становятся контуры самого
времени, распадающиеся здесь и теперь на дом-колодец, звездное небо
письменности над ним и долг письма в нем, собирающееся вновь по затвердении,
но еще горячим кубическим своим осколкам тех усилий, что повторяются в
молениях и единократно паломниками, полемизирующими вдоль откоса
предваряющей дом-колодец городской письменности оказывающейся с любой
стороны движения страстных полемистов в выгодном положении по отношению к
смешанной, лишенной синтаксиса и внутренней формы письменности, присущей и
подражающей вываленными вовне дымящимися внутренностями дома-колодца из его
распоротого брюха кинжальными нашими мыслями, совершающими с повседневностью
китайской гимнастики ежеминутное харакири мышления по причине наивной
увлеченности летающими в воздухе иероглифах, распространяющими пространство,
как распространяются предложения, которые мы обманчиво принимаем за
украшение речки, и стремящиеся во всем им подражать, что и означало
совершение такого вот харакири по проекту иероглифа, совершаемого над
непосредственно присутствующим каждый раз другим неподобным на умерщвленное
мышление, зигзаги ума, содержащего в качестве своей внутренней сущности
сущность совершенного разговора. Время же, изготовившее этот протез,
дом-колодец, посредством которого оно могло ходить, иметь при себе часы и
быть ими, передвигаться с места на место, веселя и украшая пространство
рациональностью наших бесед и прояснений, имеющих до всего дело, вступающих
в непосредственное отношение к письменности армии, свободно и независимо
отбрасывало яркий свет несметное, по всякому желанию, число раз на
сокровенный смысл армии, самую сущность ее бессмертного творения, проявляло
над всем происходящим тень такой причудливой выразительности и увлекающее
размывающихся очертаний, что это позволяло со всей невысказанной
очевидностыю опознать в тем, что эту тень отбрасывало шатер, раскинувшийся
между пространством и временем, в котором и покоился я, спящий, в щемящем
полузабытьи, рассчитанном на счастливое время провождение в гносеологии
сновидений, и, намеривающихся сдвинуть с мертвой теперь точки сознание,
столкнуть с истории, выбив и перечинив из него подмостки превосходства так,
что эта сцена сказывалась ставшей ниже на целый куб среда зрителей, сначала,
сторонящихся отдалены от них прежде актеров и внимающих им ранее снизу,
средь нагроможденных квадратов синтаксиса, теперь вовлекающих их в свои
разговоры с сущности быта, осваивающих их пространство и время, влезающих к