"Сергей Шилов. Время и бытие" - читать интересную книгу автора

письменностью и долг письма в себе, жертвуя дому-холодцу свое временящееся
бытие и прочая эту собственность-кражу, запечатлевая на пыльной известкой
белой стене поцелуй, развивающийся на ней мелкими ветвящимися трещинами,
выглядывающими как красная poзa, в ожиданиях своих тщетно припоминающей,
собирающейся с мыслью в мое лицо. Старика про делавшего только два-три шага
по откосу к дому-колодцу, точнее сказать, уже вполне определенно их
задумавшего, одного из многих, наседающих на откос, передвигающихся между
пространством и временем, как оно происходит, как оно связывается с
домом-колодцем, из него им же, нуждающимся в особой к себе отношении,
определяются на том общественном основании, что нуждающаяся договаривающаяся
сторона достраивает дом-колодец до своего собственного представления о нем
как с таинственном соответствии письма и письменнности, именуемого не иначе
как чистой литературой, и запнувшегося на каких-то грамматических основаниях
этого задумывания, был подхвачен в одно мгновение, взмечен в воздух,
растерзан жизненностью молодого синтаксиса какого-то усредненного парня,
взвинтившегося вдруг из себя как из общего места и жадно насыщающегося этой
своей духовкой опытностью, взмывая над волной тощее стариковское
задумывание, он отрастал когтями, крыльями, тькой, сверкающей в стеклах окон
дома-колодца, взвешивал его в воздухе, неутомимо объяснял, растолковывал,
безусловно опровергал тщетность своего задумывания, отличающие безо всякого
превосходства показывал себя вблизи и совершенно вокруг имеющим
равнопредложенное место, уступающим уступ за уступом, и, в конце концов,
гибнущим за неминуемое стариковское тело, не внимающее объяснению в порыве
наитончайшей помощи, истолковывая самое стариковское грамматику,
восстанавливая его мыслящий и продуктивный орган, совершал он это
финиширующее движение, миллисекундное, осмысленное, направленное,
разведанное движение помощи, охватывавшее мысль старика такого оригинального
образа захватом и задействованием, что его задумывание собственного шага,
воспользовавшись этим прикосновением, едва совершившееся, возвращалось на
свое привычное место, заставляя и предоставляя возможность утерянную,
изумиться многослойности и телесности этого прежде облитого места, и тем
самым смочь упустить свою душу в суженный проход между пространством и
временем доме-колодца, обретая письменность под ногами, как соответствующую
подошвам, которая намечается усредненным корнем, усредняющим себя в поисках
утраченного времени, из опыта этого старика, знающего дом-колодец еще, когда
он жил в тайниках его сознания, осваивающего других через посредство таких
вот домов-колодцев, потворствует старику во всеобщности своей безнадежности,
и старик делает первый, нетвердый шаг. Пространстве вилось из дома-колодца,
как дымок из трубки, и трубчатой тканью концентрических колец окутывающее,
тесно и плотно упаковывающее легкомысленные фигурки на склоне у
дома-колодца, законопаченного беседкой увитой розами, душистой письменностью
бесконечных книжных лавок, перемежающихся с лавками, полными игральных
автоматов текстовой работы, я которых по одну сторону торгуют немецкие
профессора в турецких фесках, а с другой стороны зазывают французские
профессора, бессмертие которых очевидно, бесстыдно выпирает из
распахнувшейся словно бы невзначай книги, вставляло стекла и линзы в окна и
очки, томилось у входа, располагалось небольшими, поедающим запасенные домом
разговора, группками на залитом солнцем дне колодца, а также теми
осаждающими эту крепость толпами и полчищами родителей, которые своими
собственными усилиями влагали свободное резвившееся открытое дыхание,