"Сергей Шилов. Время и бытие" - читать интересную книгу автора

памяти, ее рассудочности, конечности, лучшим в мире собранием возвышеннейших
душ, превращающее память в подсолнечники, фасеточный глаз к семенам частей
речи, живущий по законам, совершенно противоположным и потому в высшей
степени соответствующим законам восхода солнца, пыльца опыта лучей
письменности которого хранится в кладовых вместилищах спаренных, как два
телефона, земли и неба, памяти, где как рыцарские доспехи, предназначенные к
превращению в бликующий, звенящий, мелодичный, спорадический металлический
лом, стоящий в углу опершись друг на друга, прижимаясь друг к другу,
позвякивающих друг о друга, обменивающихся запасенными родителями в дальнюю
дорогу продуктами временяющегося хранения, обжаренными в хлопьях курицами,
иероглифы которых, превращающее себя в средство описания случайности
руководящей буквы, таким вот нехитрым способом упускающие приличествующий
себе смысл в пяту собственного лица, вдавливающегося собственной ступней в
землю, глаза которого отдельно с различными подорожными, существуют,
путешествуют, не желая встречаться друг с другом в чужих и чужеродных
окрестностях, где выгуливаются смыслы на поводках, коротких и прочных,
чувства, представления в отсутствии любви и смерти, в присутствии
сомневавшихся ансамблей чувственности, задвигающихся В клавикорды органной
музыки, небольшой ящик представления о языке, куда я попал через одну
сложность и простоту четвертицы двери, в шкатулку, где работают тончайшие
механизмы, заводилы и пружинки, где в качестве главной пружины выступает
руководящая буква, с топотаниями, пританцовывая и злобно рыча, в шкатулку,
из которой победителей доносится лебединой песней античников ликующая,
образующая в воздухе бесконечные иероглифы, алгоритмы движения частиц снега,
косящиеся, кружащиеся, увлекающиеся, играющие друг с другом, любящие друг
друга, друг друга целующие, обнимающиеся друг с другом, к друг другу
внимательные, друг с другом не повышающие голоса, не взвинчивающие друг
друга, толкающие друг друга с такой степенью очевидности, что даже алгоритм,
охотящийся за деятельностью, несправедливо подозревая в ней писца,
увиливающего от работы по распылению опыта письменности, враз обнаружил бы
ее в ней самой, только лишь верно сложив еще раз палочки-черты, из которых
построен скворечник бытия-иероглиф, теряющий лишь ту одну единственную нить,
ради протягивания которой и были затеяны все эти толкования, обманчивые,
волшебные, временящий наше пребывание в доме, связывающем себя с культурой,
которые должны были порезче и, главное понятней заявить о цели своего
присутствия, ответственности за сохранение в тайне разговора с родителями о
службе в армий, разговоpa, длящегося веками, до и после нашествий,
пришествий, свидетельствующих метеорологическую сводку в дни всемирного
потопа, затрагивающей нас так глубоко и сильно, что кроме самого этого
затрагивания, того следа, которое оно оставляет в затрагиваемом ничего более
и не присутствует, обращенное одновременно вовне к вовнутрь стыдливости
вечно прячущего свои половые органы горизонта, сребролистого кокона,
златокудрой девушки, объявляющих в свое своем безболезненном слиянии на ложе
мышления о том, что то, дозволено мышлению, не дозволено человеку,
питающемуся кашей из ладоней, родителями нам в руки вмещенной пищей,
колодами карт с изжаренными на них изображенным курицами, высвистывающими
столетний дождь, маячащий в тех только своих погребальных слезах, что нам
единственно посвящены, о нас заботятся, нам одним предпосланы, к нам как к
своему пределу стремится, виноватые, целующие в губы, в глаз, обозреваемые
прикосновением к ним, осознающим их ценность, в руки, которые заняты