"Сергей Шилов. Время и бытие" - читать интересную книгу автора

произошло из-за отсутствия сомнений в действительности разговора с
родителями о службе в армии, действительности, потерявшей меня из виду,
забросившей меня, отказавшей мне в заботе, впервые поглощенной собственными
мыслями, чувствами, переживаниями. У меня осталась одна только колибри тело
которой воплошало в себе то, что не способен вместить ни один куб, то оно в
себе вмещало, ни одна кубическая вселенная, ни даже буква "А", она вмещала в
себе заботу, развоплощающуюся в этом вмещении, превышающую по силе и
достоинству всякую иную заботу, придающую ее предмет и смысл ее собственного
существования, устаивающую мир через заботу, соединяющую заботу с заботой,
обретающую и подбирающую заботу для заботы, создающую заботы друг для друга,
то есть заботу обо мне, ту одну единственную нить, подвешенную и протянутую
к неизвестной мне точке, нить, единственно обладающую существованием,
видимую, касающуюся пальца, нить-волос, которых пока еще достаточно на
голове. Услышав движение этой нити, ворох, неосторожно себя с нею
связывающий, я засыпаю. Мне снится, что утро следующего дня как-то
продуманно совместилось с той неистовой фреской, как мой исход в армии с
призывного пункта в неблизкий путь спекающегося преследования, запекшейся
крови от вырванного с корнем волоса, корень которого, брошенный на.произвол
судьбы, решил разрастись в нечто иное, способное зародить в своих недрах
пыльцу опыта, раздвигая трещиной ту часть головы, которой касаясь мысль
обретает значение, смысл, и становится под-верженной языку, как растение и
солнце заключают договор, обманывая всех своей призрачной друг другу
необходимость, узаконивающих на деле некоторый таинственный вид кражи, и
лишь в эпоху взаимного истощения, бесстыдно и беспредельно ограничивающих
свои притязания, как мы, отправляя естественные потребности, осмысленно
задерживаем какую-то часть их результата в себе, утверждая, что форма
показывает себя как метод, результат самоистолкования содержания. Во сне
Армия вошла в меня, втянулась часть за частью, отвечая на все приветствия,
подобная мозгу милой старой тетушки, где все упорядочено, слова блоками
сложены, как поленница дров для весело потрескивающего в атеросклеротических
сосудах камина, и цель находится в экране точного видения,
совместно-разделенного дневного и вместе ночного, выбираясь положением
безбожно разделенных безбожницей-веселой-тетушкой вертикального и
горизонтального времени, рыскающей этим своим видоискателем в поисках смысла
бытия, а на деле в поисках колибри, той, что, смирив тени своих крыльев,
скользящих по стенам сознания, застыла В бреющем своем полете: кинокамеры
перед входом в отверстие Армии, не улетела, не перепугалась, что настраивает
и настроило меня во сне на веселый лад, до самой до улыбки во сне.
Совершенно замечательные вещи происходят. Перестает быть представимым город
и исчезает в среде пустоты, производящей его так, как вынимают из кармана
монету, на которой отчеканен философско-политический профиль истины, города
больше нет, его проспект и центральные части и площади пропадают сначала в
дворике доверия, исподлобья завешенном деревьями, но не сумрачно, в котором
никак не могло произойти мое детство, затем заходит за горизонт дворик и,
наконец, последним заходит дерево, утягивая за собой смех, которым я окружал
его, собираясь выкурить его, как сигару, заходит на западе снаружи, на
востоке внутри, и на западе и на востоке одновременно, заходит единственно
так и потому, что собирается через отмеренное мне время службы мною самим и
моим поведением в отношении веры в разговор с родителями о службе в армии,
от качества этой веры и образцовости поведения в зависимости, открытой