"Сергей Шилов. Время и бытие" - читать интересную книгу автора

расслоившуюся В руину лабиринта, воздушную конструкцию, лишенную следов
человеческой телесности, наводящую постельный сумрак так, как наводится
магнитное поле, нежно спускающейся на лабиринт, истончающий человеческое
присутствие и сотканный из психологии, оказывающей постыдное влияние на
окружение, состоящие из неловких и лукавых сотрудников военкомата, лишающих
себя жизни ради полноты моего присутствия, ради моего усмотрения не
какого-то здания и его сотрудников, а бесконечного лабиринта с ускользающими
сторожами; линяющими в своих эмоциях, ради любви моей к встрече, сотрясанию
слов и вещей, мира и других ради прекраснодушного упования на строгое и
совершенно не используемое, как врожденная белизна бумажного листа,
перевертывавшегося так, как перевертываются внутренности, несовершенно и
неокончательно, качество легко переносимой боли, вызываемой легким
прикосновением. Надежда эта выносила и выхранила в себе доцерковный
миропорядок предрелигиозной даже веры, кособокой и светлой, которой
безропотно отдавал я несметные дани своих бессмертных прихотей, не требуя ни
приветливого, приобщающегося к участию слова, ни вознаграждения, объемлющего
дани возвращающегося тела моего, вращающегося так, как белка вращается в
колесе совместно с имеющимися в колесе орехами, падающими на нее, томной
розой заполненную, дождем с небес, когда все кругом зыбко, нестойко, лишь
она одна пребывает, в отдохновении на волнах, слетевшими с насиженных мест
своих от колеса, заворачивающегося в аквариум, с водой, орехами и белкой,
всплывающей книзу, рассыпающийся в рулетку, упаковывающую в себя кабаре,
игроков, тусклый свет и покоящий в нем, сверкающий в нем свое временящее
бытие дым, пускаемый, запускаемый и упускаемый друг другом, друг сквозь
друга другу в глаза, образующий единый фасеточный глаз, где глаза отличаются
друг от друга тем, что в одних обретается пылинка опыта, в других Христос
вместе с рабочими, сотрудниками мысли, несет бревно, и бремя его легко, в
себя как в ящик, кубический до неузнаваемости, иллюстрирующий себя цифрами,
картинами, литературными произведениями, шифрами денежных вкладов, подобно
тому, как телефонная книга, огромный мыслитель справочник, постигший
запредельное, иллюстрирует все спекающееся единообразие телефонных
аппаратов, спаренность которых порождает волшебную иллюзию устанавливания в
природе погоды непререкаемых и непрекращающихся любовных игр, происходящих в
лоне еще только собирающейся с мыслями письменности, не изгладившей свой
морщины в складки и складчатые слои текста обновленной, ликующей, звенящей,
как монетки истинности забрасываемые в игральные автоматы текстовой работы,
позвякивают в кармане, где раньше постукивали мертвые кости логики, да имела
место слипшаяся с самою собой конфета, тающая от прикосновения к телу, либо
протекающая в актах самоистолкования ручка, природы, уничтожающей свое
бытие, истирающей самое следы его, в телефонных справочниках мужского рода,
уничтожающей свое время в телефонных справочниках женского рода. Самое
трудное в жизни поэтому снять телефонную трубку, набрать номер,
проистекающий извне самого рассудка, предварительно появившись в
справочнике. Невероятнее всего - забыть телефонный номер. Забвение
телефонного номера, его рискованных цифр, их мучительное одну за другой
растворение в замутившейся непроветривающейся воде, где медузой плавает
белый съедобный гриб письменности, высказывало себя ничем иным, как
молитвой, церковным обиходом, легальным божественным пантеоном мистиков и
ваз с дарственными надписями отцов церкви, отводящих стыдливо глаза свои в
сторону от лесных троп и церковных дорожек, по которым стремглав и в вышину