"Сергей Шилов. Время и бытие" - читать интересную книгу автора

двумя по числу, представляющими из себя находящихся у нижних стен
письменности, у рвов, заполненных спермой, в которые единожды и единократно
войти совершенно невозможно, так как на вас набегают все новые и новые
волны, наслаивающие конец сомнению в несмежности сущности и существования
разговора с родителями с службе в армии, развинчивающему мою деятельность,
тенью крыльев скользящую по стенам учреждений, в которых я с выросшими
когтями и крыльями, добывал всесторонние и отдельно взятые справки, которые
сложившись в единый всеобщий план-конспект бытии, могли, если бы захотели,
принесли долгожданное освобождение. Помнится, еще, целый ряд справок,
наполняющий единой мелодией припоминающееся существо их доставания, взятия
их с боем, до них дотягивания, вымаливания у чиновников, престарелых врачей,
пожилых женщин среднего роста, настроенных крайне проникновенно, обладавших
какой-то странной разрешающей способностью и возможностью в существе линзы
моего разговора с родителями о службе в армии, имевшей крайнюю плоть,
посредством которой я видел нечто, возобладал самой способностью нечто
рассматривать, различать, распознавать, созерцать, иметь более или менее
выгодную, но всегда натуральную в своей борьбе за волю к власти какофонию
звуков, одно только время которых сливалось, сослагалось в ликующий,
праздничный, изначально манифестирующий обмылок смысла, весенний звукоряд
справок, печатей, параграфов, рубрик, вернувшегося почерка, неразличимости
моего имени в этой схематической твердости и прозрачности, и другой
музыкальной семичастной структуры основ документация, письма которой
производилось рядящимися в ее тогу с неоновым подбоем, подбивающем на
преступление границы повседневности, писцами, воспроизводящими фольклор еще
более забытой древней мелодии, единственным до нашего слуха донесшимся
следом которой являются каменные изображения пляшущих паяцев и рядом
карнавальных кубков, заполняющими вселенский каталог с наиболее строгой
самососредоточенностью, не систолой личности, а ее диастолой, и делающих это
неоспоримо так, как если бы этот каталог всех каталогов всех сущих библиотек
беззаветно включает себя в состав свой, одинокий, плачущий, одномерный,
возжелавший тела ближнего своего, несущий и передающий из рук своих в свои
появившиеся руки то оливковое масло внутренней формы плода греческого языка,
созревающего в мышлении на логическом дереве латинского языка, пятнами
оливкости которого сочатся предоставляемые писцами справки, выстраивающиеся
в каре-лоб своей незыблемой рукоятью, обведенной снизу, с лоскутьями
романных замыслов, сваренных в борще газетного писаки, сочиняющего на досуге
постаристотелевский трактат, которая прикреплена к справке, В обойме которой
находится строгое число слов, каждое из которых способно продырявить
подростку голову, впустив под череп-терем немного пустоты, рассасывающей
внешнюю границу, объемлющую тело, располагающихся в конструкции,
становящейся в своем обновлении лукавой своей врожденностью самой природой,
животным листом высохшей кожи с которым ложится в постель бумажный лист,
основывая на нем свое собственное, дело, основанное прежде на свободе. Я
надеялся, что эта музыка оживит мертвые кости звукоряда справок, вырвется
наружу; вовнутрь вечно сущего, в череде всего вечно пребывающего мышления,
зазвучит в лабиринтах комнат. врачебной комиссии военкомата, пронизает их
единым симфоническим прорывом; и шквалом аплодисментов и несмолкающих оваций
и проведет между мною и армией незримую, но тем самым лбом осязаемую грань
границы, отделяющей меня от агрессивной стихии критики критической критики,
избегающего ее; обновляющуюся вновь и возвращающуюся к исходу линию,