"Тарас Шевченко. Близнецы (Укр.)" - читать интересную книгу автора

год от году множилася и в продолжение пяти счастливых лег умножилась до
5000 пней. Господь благословил его начинание, теперь он был паном на всю
губу. Пасикой своею он отстранил от себя всякое корыстное и необходимое
соприкосновение с людьми, а с тем вместе и вс╕ пошлое и низкое.
Счастливый, стократ счастливый человек, умевший отстранить от себя вс╕
недостойное человека и довольствоваться только благом, приобретенным
собственными трудами.
Такой счастливец был Никифор Сокира.
В бытность свою в немецких землях он немимоходом замечал немецкий
сельский быт и теперь приноровил его к своему хутору. Та же немецкая
чистота и порядок во всем. Правда, что нашего брата художника не поражал
хутор Сокиры своею наружностию, зато нехудожника поражал порядком.
Из всех славянок землячки мои чернобровые пользуются вполне заслуженною
славою опрятных хозяек. Но у мадам Сокиры эта статья была доведена до
крайней степени. Ей обыкновенно, бывало, и во сне снится, что у нее в доме
пол не вымыт или в кухне не смазан; так чтоб эта дрянь не возмущала ее
невинного сна, то она заставляла Марину каждый божий день пол вымыть да
еще и выскоблить. И достаточно, кажись, так нет, а еще и киевским песком
посыпать, - таким песком, какой вы найдете не у всякого губернатора и в
канцелярии. Она сама его привозила каждый год из Киева, когда ездила туда
к 16 августа.
Карл Осипович говаривал всегда и всякому, что если он видел рай на
земле, так это именно в доме Прасковьи Тарасовны, а больше нигде.
В пасике отражалась та же чистота и порядок, что и в доме. И как были
кстати тут Виргилиевы "Георгики"24, которые любил прочитывать Никифор
Федорович, лежа под соломенным навесом. Ни одна душа во всем Переяславе на
знала, что старый пасичник (его так прозвали за его тихий нрав и медленную
походку), что старый пасичник читал в подлиннике Виргилия, Гомера и
Давида. Примерная, удивительная скромность! Я сам, будучи его хорошим
приятелем, часто гостил у него по нескольку дней и, кроме летописи
Конисского, не видал даже бердичевского календаря в доме. Видел только
дубовый шкаф в комнате, и больше ничего. Летопись же Конисского, в
роскошном переплете, постоянно лежала на столе, и всегда заставал я ее
раскрытую. Никифор Федорович несколько раз прочитывал ее, но до самого
конца ни разу. Вс╕, вс╕: мерзости все, бесчеловечия польские, шведскую
войну, Биронового брата25, который у стародубских матерей отнимал детей
грудных и давал им щенят кормить грудью для своей псарни, - и это
прочитывал, но как дойдет до голштинского полковника Крыжановского, плюнет
и закроет книгу, и еще раз плюнет.
Раз как-то я приезжаю к нему с книжкою "Украинского Вестника"26, в
которой были напечатаны Гулаком-Артемовским27 две оды Горация (гениальная
пародия!), и, прочитавши оды "До Пархома", мы от чистого сердца смеялися с
Прасковьей Тарасовной; а он отворил дубовый шкаф, вынул оттуда книгу в
собачьем переплете и, раскрывая ее, проговорил: - А ну, посмотрим, верно
ли оно будет с подлинником. - И тут-то я только увидел перед собою
латиниста, эллиниста и гебраиста28 и полнешенек шкаф книг, вмещающих в
себе словесность всего древнего мира.
А он, прочитавши вслух подлинник, закрыл книгу, поставил ее на свое
место, и ходя тихо по комнате, читал про себя:
Пархоме, в счастьи не брыкай...