"Иван Михайлович Шевцов. Набат" - читать интересную книгу автора

смириться с такой "потерей", и где-то в глубине души Куницкого теплилась
жалкая и коварная надежда на то, что рано или поздно семейная жизнь
Слугаревых даст трещину. Он настойчиво внушал себе каверзную мыслишку, что
Слугарев не пара Ядзе, что он недостоин ее. Мол, партизанская романтика
развеется в нуждах и заботах повседневного быта, и тогда перед растерянной и
разочарованной Ядзей предстанет он, аспирант или уже кандидат биологических
наук Адам Куницкий, и великодушно предложит свои услуги. Он даже готов был
усыновить маленького Мечислава и увезти Ядзю с сыном в Варшаву.
Народ ликовал. Это был незабываемый, единственный в своем роде день - 9
мая 1945 года. Многомиллионная столица, остановившая когда-то у своих стен
бронированные полчища фашистских гадов, торжествовала Победу, за которую
была заплачена невиданно высокая цена. Улицы, бульвары и площади стали тесны
для москвичей. Уже в полдень центр города превратился в ликующее
человеческое море, и автомашины уже не ходили по улице Горького, по Моховой
и прилегающим площадям. Незнакомые люди обнимались и целовались, поздравляя
друг друга с долгожданной победой. Оказавшихся в толпе военных носили на
руках.
И этот бурлящий ликующий людской поток вынес Куницкого на Страстной
бульвар. Слугаревых не оказалось дома, но соседка-старушка сказала, что они
должны быть где-то здесь, - с малышом далеко не могли уйти. И он
действительно встретил их у ворот, возвращавшихся с гулянья. Маленький
Мечислав спал на руках Слугарева.
Ядзя не удивилась, а скорее обрадовалась встрече. И эта искренняя
радость светилась в ее ясных темно-серых глазах, бесконечно счастливых,
сверкающих несказанной полнотой восторга. И Слугарев был рад встрече,
радушно поздоровался, поздравили друг друга с Победой и первым, - Куницкий
это отметил про себя, - не Ядзя, а именно муж, первым пригласил неожиданного
гостя зайти к ним и отметить такое событие как положено, не только чашкой
чая.
Всматриваясь в Слугарева, Куницкий нашел, что тот мало изменился со
времени их последней встречи, был такой же молчаливо-собранный и сдержанный,
скупой на жесты. Только взгляд его казался мягче, - вместо прежней суровой
напряженности в глазах его - светлость.
Молодая хозяйка, уложив сына спать, вышла в кухню хлопотать насчет
закуски, а мужчины, примостившись у единственного окна, завели бестолковый
разговор ни о чем. Казалось, оба они избегают какой-то нежелательной темы,
на которой можно поскользнуться и больно ушибиться. Впрочем говорил больше
Куницкий. От нервного возбуждения, что ли, или по другой причине он был
сегодня как никогда многоречив, говорил внушительным голосом человека,
уверенного в себе, преодолевшего в жизни какой-то невероятно трудный барьер,
после чего ему все нипочем. Слугарев смотрел на него тихо и внимательно и
уже потом, когда выпили по первой за Победу, спросил Куницкого, думает ли он
возвращаться на родину, на что тот ответил весьма неопределенно: дескать,
товарищи предлагают остаться в аспирантуре, и он решил остаться, а это на
целых три года. А там видно будет. Что-то беспечное и поспешное сквозило в
его ответе, точно он был недоволен, что его перебили таким ничтожным
вопросом. И он поинтересовался, чем теперь занимается бывший Ян Русский.
- Работаю на предприятии почтовый ящик эн-эн, - охотно ответил Слугарев
и прибавил для пущей важности: - Собираюсь с осени на заочное отделение
института.