"Иван Михайлович Шевцов. Набат" - читать интересную книгу автора

И долго еще в тот вечер не возвращался Куницкий в общежитие. От
Никитских ворот пошел бульваром к Арбату. В кинотеатре "Художественный"
крутили старый фильм "Мы из Кронштадта". Решил посмотреть. У кассы толпилась
очередь, и Куницкий раздумал. Постояв немного у сгорбленного под тяжестью
неразрешимых житейских проблем бронзового Гоголя, он побрел дальше, вниз, к
Кропоткинской. Спустился в метро на станцию, которая в то время носила
название "Дворец Советов", и проехал до станции, называвшейся тогда "Охотным
рядом". Возвращаясь пешком в общежитие, думал о Ядзе, которая теперь также
училась на биофаке МГУ. После того вечера в гостинице, когда была выпита
бутылка портвейна, он затаил на нее обиду за "неблагодарность", встречался
всего раза два, и то случайно, разговаривал сухо, демонстрируя свое
неудовлетворенное самолюбие.
Семнадцатого февраля Куницкий снова стоял на холодных ступенях
Центрального телеграфа. Все повторилось, как и месяц тому назад. Навязчивая
мысль о том, что за ним наблюдают сотрудники государственной безопасности,
угнетала его и преследовала с еще большей силой. Такого тайного
агента-наблюдателя он подозревал чуть ли не в каждом человеке, находившемся
в это время поблизости от него. Он проклинал Штейнмана, который придумал
такую примитивную до глупости явку. Снова пришлось пережить мучительно
волнующих пять минут. И главное - напрасно. Решение его твердо: он не станет
шпионом, он дождется вражеского лазутчика и поможет обезвредить его. А
потом - будь что будет. Возможно, суд учтет этот его шаг и смягчит
наказание.
Непрекращающееся ожидание неизвестности, постоянный страх, в атмосферу
которого он был погружен, начал накладывать свой отпечаток и на внешность, и
на характер студента Куницкого. На лбу у него появилась мрачная складка. Он
стал замкнутым и раздражительным, товарищей сторонился, разговаривал
осторожно и немногословно, ходил как-то бесшумно, на цыпочках, с оглядкой,
словно опасаясь попасть в расставленные вокруг него капканы. Ему казалось,
что и в университете, и в общежитии за ним следят.
Семнадцатого марта тоже никто к нему не подошел, и тогда он решил:
баста, хватит - больше он не пойдет. Но когда наступила середина апреля 1944
года - передумал: а вдруг на этот раз явится шеф и не застанет его. Что
тогда? Приведет в исполнение угрозу Штейнмана, то есть донесет на Куницкого
советской контрразведке? Нет, уж лучше не рисковать. И он снова пошел к
телеграфу, хотя и сознавал, что своим ежемесячным в одно и то же время
хождением подвергает себя известному риску. Сотрудники госбезопасности могли
случайно обратить внимание на такое совпадение. Тем более если за ним
следят.
Но за ним никто не наблюдал.
Так продолжалось это бессмысленное пустое хождение ежемесячно до
середины лета 1944 года. Когда Красная Армия с боями вступила на территорию
Польши, освободив от фашистов ряд польских городов, в том числе и Беловир,
Куницкий прекратил хождение к телеграфу. Он так рассудил: может,
"абверовского" офицера Штейнмана давно и в живых нет, и до него ли теперь
Штейнманам, до какого-то мелкого агента, когда уже всему миру ясно, что
гитлеровская Германия катится в пропасть. Настроение у Куницкого
просветлилось, он признал ошибочным свое прежнее отчуждение от товарищей. Но
явиться с повинной, прийти и все выложить, рассказать - не решался, трусил.
Другое дело - явиться с вражеским лазутчиком и тем самым рассчитывать на