"Иван Михайлович Шевцов. Набат" - читать интересную книгу автора

снисхождение. Но лазутчик не появлялся, о чем Куницкий не очень сожалел.
И в отношении Ядзи он подавил в себе свирепый эгоизм и уже не
преследовал ее своими домоганиями, хотя все еще продолжал считать ее своим
должником, надеясь получить долг в будущем. Его бесило, что Ядзя решительно,
не оставляя никаких надежд, отказалась принадлежать ему, при этом всякий раз
с дерзкой насмешливостью напоминала когда-то им же самим продекламированные
строки из Гейне:

И пусть не хочешь ты любить,
- Хоть другом назови...

Но стихи стихами, а Куницкий желал от Ядзи несколько иной дружбы. Он,
разумеется, знал, что она любит Яна Русского, остается верна ему, и это ее
самоотречение возмущало его и приводило в ярость; такое самоотречение он
называл старомодной обветшалой глупостью и ханжеством. Случайное обладание
или мимолетную связь он не считал ни безнравственной, ни тем более
нарушением супружеской верности. Он не упускал случая напомнить Ядзе,
вернее, внушить ей мысль, что Слугарев пока что не супруг ей и еще
неизвестно, будет ли им. Куницкий принадлежал к категории тех мужчин,
которым женщины отдаются не по влечению сердца или плоти, а из любопытства.
Неожиданное и решительное сопротивление Ядзи, с тех пор как он перестал
ходить на телеграф, уже не казалось ему ни черной неблагодарностью, ни
обветшалой глупостью. Он как-то вдруг открыл для себя совсем другую Ядзю
Борецкую, непохожую на тех любопытствующих женщин, с которыми у него были
мимолетные связи. Ее непоколебимость, спокойствие и какой-то умиротворенный
вид теперь восхищали его, порождали глубокое уважение к этой юной хрупкой
женщине. Между прочим, лишенный известной наблюдательности и неопытный в
некоторых вопросах Куницкий не замечал, что Ядзя в положении, и появление у
нее ребенка было для него полной неожиданностью.
Он лично поздравил Ядзю, навестив ее ровно через неделю после
возвращения из роддома. Ядзя теперь жила в шестнадцатиметровой комнате общей
квартиры в старом доме на Страстном бульваре. Комнату эту ей выхлопотал
подполковник Бойченков, рассчитывая, что в скором времени здесь будет
прописан и глава семьи - Иван Николаевич Слугарев, на которого у Дмитрия
Ивановича были свои виды. Во всяком случае, в Слугареве Бойченков видел
перспективного советского разведчика. В квартире жили еще две семьи, хорошие
душевные люди. К своей новой соседке отнеслись с должной теплотой и
чуткостью, особенно когда познакомились с ее нелегкой судьбой.
Куницкий пришел на квартиру к Ядзе с веткой мимозы - дело было в начале
апреля - и плиткой шоколада. В бесцветных пустоватых глазах его светилось
тихое смирение. Он пожимал теплую руку немножко смущенной, но искренне
обрадованной молодой матери, смотрел на нее взглядом, полным сочувствия, и
тоже немножко смущался, испытывая неловкость за свою прежнюю отчужденность.
Ядзя не имела возможности более или менее обставить свою комнату, создать
надлежащий уют, и эту убогость обстановки Куницкий сразу отметил про себя,
тем более что горделивая осанка Ядзи, ее строгая и какая-то просветленная
красота, уже не столько внешняя, сколько душевная, светящаяся изнутри,
подчеркивала контраст со скромной обстановкой комнаты.
- Ты чудесно выглядишь. Великолепно, - не удержался Куницкий, и это
были искренние слова.