"Иван Михайлович Шевцов. Остров дьявола " - читать интересную книгу автора

предлог для визита к Хасселю.
И он вкратце сообщил, как сенсацию, о задержании группы московских
агентов, которая интересуется замком графа Кочубинского. Один из участников
группы, некто Адам Куницкий, он же Лявукас Давидонис, "раскололся" на все
сто. Новость эта как гром поразила Баума.
- Послушай, Курт, это чрезвычайно важно, - кричал майор. -
Чрезвычайно!.. Я сейчас же сообщу оберфюреру Гелену. Или доложу адмиралу
Канарису... Нет, нет, не возражай: твоему Шелленбергу эти люди ни к чему.
Они в компетенции абвера. Я прошу тебя сохранить им жизнь и не допустить
между ними общения. Изолируй каждого и жди нашего представителя.
Шлегель было уже пожалел, что проболтался: теперь из-за этих русских
начнется торг между руководителем СД бригаденфюрером Вальтером Шелленбергом
и руководителем абвера всемогущим адмиралом Вильгельмом Канарисом - этим
хитрым и коварным полунемцем-полугреком. Вмешается Кальтенбруннер, а может,
и сам Гиммлер, и тогда как бы не затрещал чуб у самого Шлегеля. Этого-то и
боялся начальник беловирской СД и полиции.
Алексей Гурьян сидел в одиночке. Его только что привели после очередного
допроса, избитого в кровь, и бросили на цементный пол. На допросе он упорно
отрицал все - и что он руководитель группы, и все другие подробности. Все
это он называл провокацией, чьей-то глупой выдумкой и твердил заученную
легенду о себе. Хотя и знал, что ему не верят. Но твердил, чтоб вызвать
сомнение у фашистов в подлинности показаний предателя. А он так и считал: в
группе кто-то завалился и предал всех, спасая свою шкуру. Он, Гурьян, не
допускал, что кто-то просто не выдержал пыток. Он гадал, кто из трех мог
"расколоться", а скорее всего - просто предать: Кудрявцев, Софонов или
Куницкий? А впрочем, почему эти трое, а не кто-нибудь другой? Скажем, тот же
хозяин конспиративки Качмарек? Да мало ли кто - возможно, в отряде Яна
Русского сидит агент гестапо. Мало ли кто.
Но тут он ловил себя на мысли, что он напрасно уводит следы в сторону от
своей группы: предал их кто-то из своих: тот, кто знает и Бойченкова, и дачи
Совнаркома, где размещается ОМСБОН, и другие детали, о которых не знает ни
Веслав Качмарек, ни даже сам Ян Русский. И выходило, что предатель оказался
кто-то из троих, ушедших передавать радиограмму. Кудрявцев? Софонов? Нет,
этих Гурьян исключал. Оставался Куницкий.
Гурьян не страшился врагов, но всегда боялся предателей. Ему хотелось
знать, как ведут себя на допросе другие - Кудрявцев, Софонов и Куницкий,
если они арестованы, а также Ядзя и Качмарек. Впрочем, последние ничего
особенного об их группе не знают. Было страшно обидно, что "влипли" сразу
же, едва сделав первые шаги. Он считал себя в чем-то виноватым перед
"Центром", перед Бойченковым, который болезненно будет переживать их провал.
"Ну что ж, Дмитрий Иванович, ты отлично понимаешь, что и в нашем деле бывают
не только победы, но и поражения, а мы знали, на что шли", - размышлял
Алексей.
А в это время уже не в камере пыток, а в просторном светлом кабинете,
залитом солнцем, Куницкого допрашивал сотрудник абвера гауптман Штейнман.
Допрашивал с пристрастием, оставляя на лице и теле следы кровавых подтеков и
синяков. Куницкий опять просил расстрелять его. Но Штейнман с изысканной
любезностью отвечал:
- Зачем так спешить на тот свет, пан Куницкий? Вы молоды, вы будете
долго жить. Вы умный человек, а потому я уговорил оберфюрера сохранить вам