"Иван Михайлович Шевцов. Что за горизонтом? " - читать интересную книгу автора

обратила внимание на стоящий в углу бюст Лукича. Он был без галстука, с
расстегнутым воротом рубахи и с иронической ухмылкой на губах. И совсем еще
молодой, такой, каким я видела его в студенческие годы.
- Это меня скульптор Борис Едунов изваял. Мы тогда были молодые,
озорные, - сказал Лукич, и кивнул головой на письменный стол: - Сочиняю
воспоминания. Нечто вроде мемуаров. Сорок пять лет отдал театру. Есть что
вспомнить. Вот только будет ли это интересно нынешнему поколению, которое
довольствуется телевизором, а книги если и берет в руки, так про убийства
или секс.
- А в ваших мемуарах, как я понимаю, ничего подобного он не найдет, -
сказала я с намеком на секс. Он, очевидно, понял мой намек, загадочная
улыбка сверкнула в его глазах, но смолчал.
Когда мы сели за стол, я рассмотрела бутылки: их было аж четыре -
шампанское, коньяк, какое-то вино и пепси. Я вспомнила напутствие Лиды и
подумала с дерзостью: решил напоить. Ну что ж, будем дерзить, - и я сказала:
- А между прочим, сегодня мой день рождения. - Он сделал удивленные
глаза и спросил весело и недоверчиво:
- Серьезно? Или вы шутите?
- Вполне серьезно. Могу паспорт показать, - подтвердила я, хотя при мне
не было паспорта.
- Ну что вы, Ларочка, я вам верю. Это же здорово, это бесподобно.
Лицо его сияло неподдельной радостью. Я, конечно, обратила внимание на
"Ларочка". Так он назвал меня впервые. На теплоходе я была Лариса Павловна и
только в последний день просто Лариса. И вот Ларочка. Мне, конечно, было
приятно, и в то же время напутственное предостережение Лиды пробуждало во
мне защитную реакцию. Я была готова к решительной обороне.
- С чего начнем? - торжественно, с сияющим лицом спросил он и, взяв
бутылку шампанского, сам себе ответил: - Ну, конечно, по случаю большого
праздника, вашего торжества, - а для меня, Ларочка, Поверьте, это не просто
слова любезности, это от чистого сердца - радость... - И не договорив фразы
он выстрелил в угол потолка и наполнил хрустальные бокалы. Мы чокнулись.
Значит, я Ларочка на постоянно, уже не будет здесь просто Ларисы, тем паче
Ларисы Павловны. Мы пили, закусывали и снова пили пенистое, бодряще
полусладкое. Мы говорили о чем-то несущественном, не сводя взглядов друг с
друга, но глаза наши говорили совсем о другом, о чрезвычайно важном,
сокровенном. Он был учтив и любезен, но по дрожи его рук, по трепету губ,
которые он покусывал, по распаленному лицу и мятежным глазам я понимала, что
чувства его достаточно накалились и доходят до критической черты. Он
раздевал меня глазами и торопился опорожнить бутылку шампанского,
провозглашая тост за тостом. Он награждал меня такими качествами, о которых
я не только никогда не слышала, но и не подозревала их в себе самой.
Очаровательная, прелестная - это только первая ступень. Дальше следовали
такие жемчужины, как ангел небесный, посланная из Вселенной, несказанная,
нежная. Откуда он знал о моей нежности?
И удивительно: все эти высокие словеса вызывали во мне отрицательные
эмоции, какую-то неосознанную, стихийную агрессивность. И я неожиданно для
себя перешла от обороны к наступлению.
- Ах, оставьте ваши пламенные речи, Егор Лукич. Вы, очевидно, забыли,
что мне сегодня исполнился тридцать один, а не двадцать, и все, что вы
говорите, я проходила. Я уже не девочка, и жизнь меня довольно ломала и