"Иван Михайлович Шевцов. Что за горизонтом? " - читать интересную книгу автора

неистово кричать "Браво!"
У Богородского и Ююкина было свое хобби: музицировать. Лукич хорошо
играл на гитаре, Игорь на балалайке. В дружеских компаниях на даче, особенно
в летнее время, они составляли отменный дуэт: играли и пели, и естественно,
как уж водится, перед этим пили. В путешествие они прихватили с собой гитару
и балалайку, чтоб оживить наш отдых. Но музыкой мы решили заняться под
вечер, на закате дня. А сейчас, когда солнце стало сильно припекать,
хотелось спрятаться куда-нибудь в тень. И я ушел в каюту. Впереди предстояли
длинные дни безделья. Их надо было как-то скоротать. С собой я взял две
книги, но читать их мне не хотелось. Я не знал чем себя занять. В "блокноте
писателя", который я с собой захватил, не было пока что ни одной строки, и
откровенно говоря, не предвиделось. Болела душа, и болезнь эта была связана
с общим положением в оккупированной сионистами стране, установивший свою
диктатуру. Часто в пригородных электропоездах я прислушивался к разговору
простых людей о том, что сотворили "демократы" с некогда великой державой -
СССР. Люди возмущались, роптали, проклинали правительство, Ельцина,
Горбачева. И самое обидное было то, что эти же нищие, голодные, ограбленные
до ниточки голосовали за Ельцина и на последних выборах президента. Почему?
Что это - затмение разума, зомбизм, необратимая умственная деградация? Я
искал ответа, хотя он лежал на поверхности: привычка жить чужим умом,
доверчивость и детская наивность, полное подчинение телеящику, отсутствие
элементарного иммунитета к откровенной, циничной лжи. Однажды в электричке,
слушая жалобы пожилой женщины о том, что даже хлеба не на что купить, я
спросил: "А за кого ты голосовала?" И она так просто, без раскаяния
ответила: "Да за Ельцина. А за кого ж еще". И мне хотелось ей бросить в
лицо: "Ну и подыхай теперь, безмозглое животное!" Я понимаю, что грубо, что
"безмозглое животное" не виновато, что мозги его вынули ловкие шулера, что
ложь их хитроумна, изобретенная в специальных адских лабораториях,
научно-исследовательских институтах, выверенная на новейших компьютерах, что
народ наш, прежде, чем обобрать и унизить, лишили его главного иммунитета:
чувства достоинства и национальной гордости, патриотизма, символа веры. Я
мысленно искал выход из этого чудовищного тупика и не находил, утрачивал
последнюю надежду. А без веры, без надежды жизнь становилась бессмысленной.
Мои изобличительные романы и статьи не доходили до массового читателя, их
читали каких-нибудь - в лучшем случае - сто тысяч человек, главным образом
ветеранов, таких же, как я сам, хорошо понимающих, кто враг, но совершение
бессильных что либо предпринять, чтоб изменить положение. Я согласился на
это турне по Волге в надежде найти хоть на время душевный покой, но понял,
что все напрасно: никакой теплоход не оградит от душевной боли. Конечно,
там, в мастерской Ююкина, я был удивлен неожиданной, не присущей его
характеру, откровенной исповеди своего друга Богородского. У нас не было
тайн, мы доверительно относились друг с другом, я был посвящен в его
сердечные дела, хорошо знал и понимал Альбину, не всегда разделял восторги
Егора Лукича, ослепленного большой любовью, мне со стороны были видны и
слабости Альбины, но я искренне радовался их любви. Изумило меня то, что в
мастерской Ююкина Богородский нарушил свое правило и выпил сверх обычного и
произнес свой монолог о любви в присутствии Игоря и Виталия. Обычно о своих
чувствах он открывался только мне. И вдруг напоказ, на распашку выставил
сокровенное. Значит, припекло. И уход Альбины, ее нежелание не только плыть
вместе с ним по Волге, но и объясниться, не повлияло на его любовь к ней. Я