"Иван Михайлович Шевцов. Крах " - читать интересную книгу автора

- Это вам на похороны. И примите мое искреннее соболезнование.
Она обняла несчастную, растроганную вниманием старуху и, с трудом
сдерживая слезы, ушла. Она знала: в кошельке было около ста тысяч рублей, а
похороны сейчас стоят в десять раз дороже. Больше она не могла. И об этих
ста тысячах, подаренных на похороны, она скажет Евгению. Едва ли это ему
понравится, но он промолчит, а возможно, даже одобрит. Он не знает счет
деньгам.
Домой пришла усталая, подавленная. Решила слегка перекусить. Большой
холодильник был полон разных продуктов. Таня отрезала кусочек осетрины, но
есть не стала: вспомнила рассказ Анастасии Михайловны о магазине-музее и о
витринах, полных продуктов, при виде которых кружится голова, и аппетит
пропал.
Выпила чашечку кофе и, облачась в халат, включила телевизор. По одному
каналу шел фильм "Ночь со Сталиным" - гаденькая карикатура, бездарная и
пошлая, рассчитанная на недоразвитых и доверчивых гоев, не способных
самостоятельно мыслить. С брезгливостью она нажала на клавиш и сменила
канал. Там шел тоже фильм - об Иисусе Христе. Дешевая инсценировка на
библейский сюжет, в которой Таню поразила одна существенная деталь: Иуда был
изображен негром. Все пророки-иудеи белые, и только Иуда черный. "Боже мой,
очередная сионистская стрепня, фальсификация, - возмутилась Таня. -
Школьнику известно, что Иуда, как и остальные ученики Христа, был иудеем,
значит, как и они, белым. Но он был предателем, он стал символом
предательства. А разве может еврей быть предателем? По мнению сионистов - ни
в коем случае. И авторы фильма, очевидно, евреи, сделали Иуду негром.
Цинизм? Да, цинизм и ложь, фальсификация".
Таня снова сменила канал, и экран разразился визгом саксофонов и
грохотом барабанов. Какой-то полуодетый, с растрепанными волосами юнец,
присосавшись к микрофону, метался по сцене, выкрикивая охрипшим простуженным
голосом невнятные слова, непрестанно повторяя одну и ту же фразу: "Я тебя
хочу!" Она подумала: "Безголосые ублюдки плюют с экранов телевизоров в лицо
зрителей несусветной мерзостью, в то время, как в подземных переходах
чарующие голоса подлинных талантов поют любимые народом песни за милостыню".
Однажды она услышала в подземном переходе на Тверской, как пела нищая
женщина. Отличное сопрано! Необыкновенной чистоты серебряный голос доносил
до столпившихся вокруг прохожих-слушателей проникновенные некрасовские
слова: "...горе горькое по свету шлялося и до нас невзначай добрело. Ой,
беда приключилася страшная: мы такой не знавали вовек..." И от этих слов,
проникающих в самую душу, хотелось рыдать вместе с певицей, кричать: "Люди,
родные, русские! Отведем беду страшную от нашей России!"
Телефонный звонок спугнул ее мысли. Она с непонятной опаской и
напряжением взяла трубку. Незнакомый гнусавый, дребезжащий голос спросил:
- Ты еще жива? То было только предупреждение. В следующий раз будем
бить на поражение. Так и передай своему жулику.
А потом - короткие гудки. Незнакомец поспешил положить трубку. Да и
звонил, наверно, из автомата. У Тани перехватило дыхание, холодок пробежал
по коже. Камнем запало в душу последнее слово - "жулик". Это Евгений.
Положив трубку, она пошла в спальню, потом на кухню, заглянула в ванную,
сама не зная зачем. Она, как тень, шаталась по квартире, растерянная и
неприкаянная. "Евгений - жулик, его собираются убить, - стучало в
разгоряченном мозгу. - Его, значит и меня?" Страх обволакивал ее плотным