"Иван Михайлович Шевцов. Бородинское поле " - читать интересную книгу автора

ли... Перед самым началом войны я отдыхал в санатории "Барвиха" вместе с
Алексеем Толстым. Алексей Николаевич - человек интересный, увлекательный
собеседник и неутомимый спорщик, умный и находчивый. Однажды мы заспорили,
что древнее - искусство или архитектура? Я утверждал, что конечно же
архитектура. Потому как сначала появился зодчий, а уж потом художник. Ведь
что человеку прежде всего нужно? Пища и кров. Архитектура - она когда
появилась? Как только человек вылез из пещеры и стал строить примитивную
хижину. Алексей Николаевич перебил меня и как будто подхватил мою мысль.
"Совершенно верно, - говорит, - зодчий появился, как только человек вышел из
пещеры. А художник еще в пещере на глиняных стенах делал рисунки. До
появления архитектора. Но вы, - говорит, - правы: человеку сначала нужна
крыша над головой, а уж затем - зрелище".
На углу улицы Горького и Охотного они встретили художника Павла Корина,
который в эти тревожные дни также работал в "ведомстве" главного архитектора
Москвы. Корин шел из Большого театра, где производил реставрационные работы.
Павел Дмитриевич был чем-то очень похож на Дмитрия Никаноровича, и не только
статью, коренастой осанкой. Было что-то неуловимое, внутреннее, что роднило
их. Сам незаурядный живописец, Дмитрий Никанорович высоко ценил художника
Павла Корина, преклонялся перед его могучим талантом. Корин же видел в
Дмитрии Никаноровиче большого зодчего, восхищался его неутомимой энергией.
Из построенных им зданий ему больше всех нравился Концертный зал имени
Чайковского. Тепло поздоровавшись, Дмитрий Никанорович заговорил первым:
- Вот провожаю Олега на фронт. Так сказать, прощальная прогулка по
Москве. Человеку завтра в бой, а мы вот рассуждаем о том, какие здания будем
строить после победы. Нелогично?
- Нет, почему же, - ответил Корин, и ясные глаза его лучились
любопытством. - Это даже очень интересно. Я слышал, что рано или поздно, а и
к нам, в Москву, придут заокеанские небоскребы. Что вы на это скажете?
- Зачем заокеанские? - Дмитрий Никанорович резко тряхнул крупной
головой. - Мы свои построим, в нашем стиле. Бетонные глыбы нам ни к чему. У
нас есть свой, национальный стиль зодчества, есть великолепные образцы. Тот
же Кремль с его островерхими шатрами башен - образец национального стиля. Я
представляю себе Москву завтрашнего дня, где вместо сорока сороков с
крестами будут возвышаться пики наших многоэтажных зданий. Только вот Олег
со мной не согласен, - с подначкой усмехнулся он в сторону молчаливого
Остапова.
Олег не отозвался. Лицо его было сосредоточенным, отрешенно-задумчивым,
но не грустным, а напротив, каким-то просветленным. Дмитрий Никанорович не
уловил этой просветленности и сказал невпопад:
- Что вы такой задумчивый? Мысленно вы уже там, на фронте, мосты
взрываете?
- Нет, Дмитрий Никанорович... Я сейчас думал о другом.
- О чем же, если не секрет? - быстро спросил Дмитрий Никанорович.
- Враг у порога, над нами смертельная опасность, а мы спокойно
рассуждаем о завтрашнем дне, как будто этот день гарантирован всевышним.
- А вы не считаете, что он... гарантирован? - стремительно спросил
Дмитрий Никанорович, и в низком голосе его прозвучало нечто настойчивое и
резкое, что смутило Олега.
- Нет, не считаю, - конфузясь, ответил Остапов и густо покраснел. -
Некоторые сомневаются и бегут из Москвы на восток.