"Евгений Шестаков. Номерные сказки" - читать интересную книгу автора

перины, за...
- Война?! - выдохнул сизым маревом царь.
- Сорок шесть гульденов с мелочью, - отвечал боярин, заглянув в конец
свитка. - Половину прочитал. Дальше перечислять?
- Не надо! - твердо сказал царь. - Верю. Тебе - верю. Так не война?
- Мы с имя вчерась договор мирный подписали, ежли твое величество
забыл. Перед тем как... Войны не будет! - суровый боярин стоял с высоко
поднятой головой, но ноги его давно разъехались по полу, а сапоги на них
были надеты ошибочным образом и задом наперед. Боярин ведал промоканием и
громогласным зачтением международных документов, а также, судя по опаленным
бровям, яркому даже в сравнении с царским носу и торчащей из кармана
селедке, участвовал в торжествах по этим случаям.
- Ну и слава Богу... - бормотнул, обшаривая его глазами, царь. - Ты
скажи скорей - пронес?!
- Так что матушка-государыня на крыльце конфисковали и ручкой по морде
приложить изволили-с! Полный графин был... - боярин развел руками и,
лишившись опоры о стол, упал навзничь. Шут, на которого упали, пискнул
громко и обиженно.
- Моченьки моей нетути! - пожаловалось его величество. - Горит все во
внутрях, душенька проснулась, матом лается, сполоснуть бы ея! Слуги вы царю,
аль нет? Дыхните хоть на меня!
- Положение не позволяет, - осмысленно сказал из-под боярина шут и
снова запищал.
- А орден, который твое величество посольскому повару к бороде
прицепил, выстригать пришлось, - доложил боярин. Человек разумный и знающий
свои возможности, попыток встать он не делал. - И еще твое величество с
послом в карты игрались на желания. А долги записаны, и твоему величеству
орлиное чучело скушать предстоит, две недели не снимая на коньках ходить и
от их высокородия твоему же величеству восемнадцать тысяч щелбанов.
- Ничего. Поболе проигрывали, - нервным кивком царь сбросил на постель
корону. Опустевшая и иссохшая царская душа, держась за сердце, потерянно
бродила по гулкому желудку. Царь почесал затылок и вспомнил. Радостно
взмахнув руками, он вскочил, но тут пять вспомнил.
- Третьего дня выпил... В шкафу стояла, от моли. Крепкая была...
- Постыдился бы при подданных-то своих! - сказала, входя с графином,
царица. Царские глаза выпучились на графин и громко моргали, боясь
обмануться.
- Это да... Подданные мы... Что есть, то есть... - согласился
по-прежнему горизонтальный боярин. - И родители наши подданные были, и мы,
конешно, грешны... А кто не подданный - таковые у нас и не живут. Таковые
есть только дети, они же бабы, они же священники. Священники пьют кровь
Христову, мы - народную, бабы - нашу. Дети же сиречь спиногрызы и короеды,
равно как и цветы жизни, аромат коих временно с винным не совпадает.
По причине складного многословия этот боярин считался при дворе
теоретиком. Он также иногда ругался во сне на неизвестном языке, за что ему
как-то по пьянке был пожалован диплом. Объемистый том бесед боярина с его
говорящим попугаем готовился к переизданию.
- Похмелитесь уж, гиганты! - царица поставила на стол графин, оценила
трепет мгновенно изготовившегося к прыжку супруга и, покачав головой,
удалилась. Царь прыгнул. Стол упал, но графин - нет, графин забулькал и