"Евгений Шестаков. Номерные сказки" - читать интересную книгу автора

заклокотал, графин пролился дождем и Божьей благодатью на заблудшую куда-то
в слепую кишку и готовую там преставиться царскую душу. Молча вошла и вышла
царевна. После нее остались соленые огурцы на столе и укоризна в воздухе,
которую, однако, заметило только зеркало.
- Ты, батюшка, осторожней! - забеспокоился плоский под боярином, но
заботливый шут. - Ты крепись, с маху-то всю не выдуй! Сам захлебнешься и нас
погубишь! Ты нам с боярином-то оставь! Ты графин нам покажи - мы тогда
встать сможем!
Мужественный царь за волосы оторвал себя от графина и широко улыбнулся.
Силы и бодрость, приятно покалывая, возвращались в его ликующее тело. Царь
шагнул к четырем протянутым с пола рукам и бережно передал им графин. Затем
повернулся, молодецки покрякал и водрузил обратно слегка погнутую корону. За
спиной его две хари попеременно улыбались и булькали.
- Вот и праздник кончился! - сказал государь-батюшка. - Вот и
ладненько. Подписали, погуляли - и хватит! За работу пора. Дела ждут.
Умоемся - и в карету. На архимандритовой пасеке пчелы новый мед вывели. На
вкус как поцелуй девичий, но брага из него крепче бомбы взрывается.
Импортерам чужеземным доказать надо, что напиток это, а не отрава. Посему на
испытания добровольцы нужны. Кто поедет?
Царь не обернулся. Он знал, что за его спиной мгновенно вытянулись две
длиннющие руки, одна с привязанным бубенчиком, другая по локоть в чернилах.
- Ну, и я во главе, - заключил царь. - Собирайтесь. Дело
государственное, семьям - ни слова!

Сказка №12

В пятницу в три часа пополудни государь-батюшка, гуляя по парку,
наступил себе на бороду, ударился лбом о дерево и резко изменился во
мнениях.
- Шута под стражу. Бояр побрить. Казну пересчитать. Духовенству пришить
погоны на рясы. Собак и кур покрасить. Об исполнении доложить, - царь был на
удивление конкретен и деятелен.
К пяти часам пополудни масштабы изменений были уже пугающими, а прямой
как палка государь все диктовал и распоряжался. Собаки и куры были наспех
вымазаны синей, по высочайшему выбору, краской; всем заборам была придана
исключительная готическая островерхость; матушка-государыня с плачем
укоротила юбки себе, царевне и бабкам-приживалкам; шут был посажен на хлеб и
воду до выхода указа о разрешении на беспричинный смех, а его колпак с
бубенцами сдали под расписку в казну.
- Бабам рожать не переставая! Пономаря на колокольне заменить
обезьяной! В леших не верить, а верить в победу!.. - склонившийся над столом
государь временами сам себе казался грамотным. Держа в руках перо, он
постукивал им о стол и реформировал по алфавиту все, что можно было выразить
словами.
- Акация! - говорил государь. - Цвести, но не боле раза в году, и
отныне давать огурцы, а пахнуть сиренью. Арапы! В пределы не впущать, а
ежели протиснутся - соблюдать молчание и жительствовать в зоопарке. Архалук!
О том не ведаю, что есть, посему под запрет, и ударение изменить на первый
слог. Бояре! Суть слуги престола и являться должны по свистку, а ежели кто
не услышит - рубить тому уши как излишество.