"Жак Шессе. Сон о Вольтере" - читать интересную книгу автора

призрачна, что ею прикрываются мрачные бездны, которые ведомы только моему
взору. "Так гряньте же скорей, о громы долгожданны!" - хочется мне
прокричать в этой безмятежной тишине. Вот отчего я нередко вспоминаю
скоротечный визит господина Казановы, чей иронический возглас звучит в моей
памяти предупреждением - более того, подтверждением - моих нетерпеливых
душевных терзаний. В этом я мог бы сравнить сей мелкий казус с баснею,
насыщенной, невзирая на ее краткость, глубоким подспудным смыслом и
остроумной моралью.
Также приезд Венецианца в Усьер сравним, хотя и в обратном отношении,
с визитом Жан-Жака Руссо. Впрочем, тогда я был еще слишком мал и могу
путать собственные мои воспоминания с уклончивыми фразами или скрытыми
намеками, коими господин Клавель и его супруга отвечают на расспросы о
Жан-Жаке.
- Вы имеете в виду переписчика нот? - посмеивается дядюшка.
- Да нет, вы же знаете, автора письма "О зрелищах"!*

* Открытое письмо Жан-Жака Руссо д'Аламберу в ответ на его статью
"Женева", появившуюся в 1757 г. в VII томе "Энциклопедии".

- Вы, верно, хотите сказать - автора "Деревенского колдуна", -
упорствует дядюшка, довольный тем, что свел заслуги "бесноватого философа"
к одному лишь сочинительству опер.
В конце концов я уразумел подоплеку сей неприязни: во время пребывания
в замке гость позволил себе критиковать то скромное, хотя и вполне
приличное, положение, в коем владелец Усьера содержал слугу Кавена и его
семейство; громкие речи, посвященные сословному неравенству, произвели
самое дурное впечатление на друзей господина Клавеля и на хозяина.
Ах, как прелестны эти летние дни! Созревшие хлеба ходят волнами под
теплым полуденным ветерком, небосвод сияет лазурью, скворцы дерзко
расклевывают дикие вишни с деревьев на опушке ближайшей рощи. Мы сидим в
саду, мы беседуем в тени вязов, расположившись вокруг этого гостя в
странном, нарочито бедном костюме. В ту пору я, как уже сказано, был еще
слишком молод и немного знал о Руссо, но уже тогда, как, впрочем, и нынче,
меня чрезвычайно удивляли и настораживали его хитроватая наивность,
грубошерстная одежда, притворное простодушие человека, который, однако,
всегда, что называется, себе на уме. Мне отвратителен этот персонаж,
восторженный, чувствительный - и лживый. Не менее лживый, в своих обидах и
измышлениях, что и зрелища, которые он порицает.
И я рад тому, что дядя низводит его до уровня переписчика партитур. Да
и то сказать: и в Лозанне и в Нешателе сия "чувствительная душа" частенько
пускалась в прискорбные эскапады, в обществе весьма сомнительных людей и
при весьма сомнительных обстоятельствах!
Вот чем хорош господин Клавель: он более всего ненавидит лицемерие.
Господин Казанова - бонвиван, вольнодумец, авантюрист, всё это так, и он
откровенно высказывает все свои самые дерзкие мысли. Его осуждают, его
выставляют за дверь. Но его искренность ценят по достоинству.
Тогда как с господином Руссо вы попадаете в трясину двусмысленности, и
его гневные филиппики в адрес правителей, поучения ментора и роль
искупителя грехов человечества выглядят всего лишь жалкой экзальтацией.
Нет, Руссо, сей подражатель Диогену, недостоин громов небесных. От этого