"Жак Шессе. Исповедь пастора Бюрга " - читать интересную книгу автора

октябрь. Осень удивительно прекрасна в этих краях; она благоприятствовала
нашему сближению, и мы теперь беседовали как давние друзья. Осины сверкали
и искрились под белым небом; буки и дубы походили на старинные доспехи:
тронутые там и сям золотыми бликами, огненными языками, живой и трепещущей
ржавчиной, они чаровали взор. Стало холодно. Снег лежал на горах уже
довольно низко. Небо было удивительной безмятежной чистоты, его
бледно-голубой цвет постепенно переходил в белый, и в этой белизне
подрагивало золото над черной стеной елей.
Женевьева рассказывала мне о своем детстве; она часто вспоминала лицо
матери, ее нежность, счастливые дни, проведенные рядом с ней. Потом пришло
горе, долгие месяцы у постели больной, которая таяла день ото дня,
подтачиваемая беспощадной раковой опухолью, потом похороны, и малышка,
обезумев от ужаса, смотрела, как исчезает под землей дубовый ящик. "Ты
встретишься с ней на Небе", - сказали ей в утешение, и с этого дня небо
пугало ее, как страшный сон или зловещее место, связанные с разлукой и
бедой. Н. не смог оставить дочь при себе. Он был слишком занят делами. И
начались странствия из одного пансиона в другой, а в промежутках -
безрадостные приезды в Бюзар на Рождество и на Пасху, унылые каникулы в
большом пустом доме, где Н. ходил кругами, точно хищный зверь. Внезапно он
срывался и увозил дочь путешествовать: Испания, Канарские острова, Лазурный
берег, самые роскошные отели, где девочка скучала и плакала украдкой,
обратный путь, заторы на дорогах, и Н. непременно ругался с водителями...
Девушка открывалась мне, голос ее звучал ровно, и только по долгим паузам,
повисавшим порой между ее рассказами, я догадывался, как она взволнованна и
как тягостно ей вновь переживать те печальные годы.
Несколько дней спустя я впервые обнял ее. Мы вышли из леса и
остановились на каменистой площадке, с которой открывался вид на всю
долину. Горы сверкали, пронзительно голубое небо, казалось, звенело над
нашими головами. Она уткнулась лбом в мое плечо, я почувствовал ее мягкие
волосы, ветер взметнул их к моему лицу. Еще не один день воспоминание об
этой минуте волновало меня до глубины души, и в то же время на меня
снисходил покой, какого я никогда доселе не испытывал, сравнимый разве
что - да, я смею написать это - с чистейшими радостями веры.
И тогда удивительным образом я как будто стал другим человеком. Я
поведал Женевьеве все: о моем одиночестве, моих тревогах, моих планах, о
законе, которому я считал себя обязанным подчиняться. Прогулки наши
продолжались. Октябрь близился к концу: Н. скоро должен был вернуться из
своей поездки. Но невозможно представить себе более полного спокойствия,
чем то, что испытал я, узнав о его возвращении. Дни глубокой безмятежности,
которые были мне дарованы, излечили меня от гнева. Нет, не думайте, будто я
забыл хоть одну из имевшихся у меня причин ненавидеть и желать мщения.
Здесь другое. Женевьева пробудила меня. Я был одинок, я считал себя
человеком с ледяным сердцем, орудием порядка в руках Господа, острым
клинком, призванным сразить зло. Сказать, что я простил - значит, ничего не
сказать. У меня было такое чувство, будто я освободился, точнее - с меня
упали путы. Женевьева вернула мне любовь, всю любовь, человеческую и
земную. Я не видел своих родителей больше года: теперь я навестил их в Л.
Мать плакала от радости; прощаясь, мы крепко обнялись. Я жил, опасаясь всех
и вся, тайно вел свою игру, в одиночестве вынашивал зловещие планы: я был
слишком привержен истине, чтобы скрывать от себя прискорбную склонность