"Жак Шессе. Исповедь пастора Бюрга " - читать интересную книгу автора

но меня удерживал стыд. В конце концов все у того же Кальвина нашел я
определенные ответы на мои сомнения. А гадливость, которую внушал мне
разврат, отвратила меня от женщин.
Эта неприязнь, эта гадливость имели и другие последствия. Поначалу я
сам не хотел отдать себе в этом отчет, но мысли о наказании тех, кто погряз
в распутстве, повергали меня в странное волнение, особенно в последние
два-три года - все чаще и чаще представлял я себе, какие кары обрушил бы на
блудниц, попадись они мне в руки. Хочу подчеркнуть: я не вызывал этих
видений намеренно. Они неотступно преследовали меня в часы медитаций, они
возвращались вновь и вновь, восхитительные картины, живые и отчетливые,
надолго погружавшие меня в экстаз.
Многие удивятся подобному признанию из уст пастора. И еще раз заметят,
как мало места в моих помыслах было отведено милосердию. Разве Евангелие не
учит прощать? Поймут ли меня, если я скажу, что ненависть покидала меня,
когда жертвы оказывались в моей власти? Бич сближал меня с ними, прощение
приходило с пыткой. Чувство причастности роднило нас, когда я видел их в
моих путах, и их мольбы, их стоны были для меня столь сладостны лишь тем,
что ласкали мой слух в первый миг.
Но я отвлекся. Я грезил о долгих, изощренных наказаниях: я не закрывал
глаза на то, что эти грезы опасны и предполагают расстройство психики. Я,
кажется, уже не раз повторял, что я - приверженец порядка? И я наводил
порядок в себе самом, как хотел навести его в окружающем мире. Разгадать
меня не мог никто. Я был пастором Бюргом, серьезным человеком, всегда
одетым в черное, обходительным и высоконравственным холостяком,
вдохновляющим примером добродетели для всего прихода.
Тогда-то родился мой план: сделать Женевьеву искупительной жертвой.
Сперва я, как обычно, упивался этой картиной в своем воображении, но прошло
несколько часов, и неотвязная идея захватила меня: я должен на самом деле
ее погубить. Надо решиться, пора. Я стану любовником Женевьевы Н. Она
заплатит за всех. Несколько недель я попользуюсь ею, потом верну,
опозоренную, отцу, дабы в одиночестве насладиться своим торжеством. Вы
думаете, я льстил себя надеждой на легкую победу? Я долго размышлял об
этом: нет ничего на свете, над чем не одержали бы верх порядок и верный
расчет. Мне потребуется много времени - пусть. Но падение Женевьевы
неизбежно.
Не стану скрывать: задолго до отъезда Н. я уже знал, что не только
моими планами мести объясняется то, что я с таким нетерпением ждал встреч с
девушкой, неотступно думал о ней, представлял себе ее лицо, когда ее не
было рядом. Я не обманывал себя на этот счет: впервые в жизни я полюбил.
С другой стороны, когда мы только начали встречаться вне занятий, чем
ближе узнавал я Женевьеву, тем ненавистнее мне были гнусности Н., его
злоба, власть, которую он имел над округой. Тогда я еще не задумывался ни о
том, что станется с Женевьевой после жертвоприношения, ни о том, чем это
обернется для меня самого. Предвкушение битвы опьянило меня. Борьба
занимала теперь все помыслы - кроме тех, что были отданы Женевьеве. Я был
уверен, что совершу правый суд. Необходимость порядка сомнению не подлежит.
Нечестивец будет наказан, Бог удовлетворен жертвой. Слава Его и Его закон -
все остальное не в счет.
Наши прогулки уводили нас каждый раз все дальше в поля или в лес, и,
возвращаясь, я чувствовал, что они связывают нас все теснее. Наступил